Господин де Муазандьер ответил им через своего секретаря, что сможет уделить им время не раньше половины одиннадцатого, поскольку его супруга Мари-Элен уже приняла поступившие ранее приглашения, а он сам должен уладить неотложные банковские дела, имеющие первоочередное значение для международных финансов. Господин де Шарей освободится только к одиннадцати часам.
Глава 16
Все еще в полусне, Жизель сразу же обратила внимание на конверт, белевший на подносе с завтраком, принесенном горничной. С радостным «Доброе утро, мадемуазель» та во всю ширь распахнула тяжелые шторы, впустив в комнату мрачное утро. «Распогодится», — оптимистично заверила она, словно бросая вызов туману, не позволявшему что-либо разглядеть за кривыми ветвями ближайших деревьев. Жизель внезапно вспомнила то утро, когда она, совсем еще крошка, ворвалась в комнату Ивонны, взволнованно крича:
— Ивонна, Ивонна, небо упало на землю!
— Да нет же, Жизель, это просто туман, иди спать, — сквозь сон пробормотала старшая сестра.
— Конденсация воды, возникающая при встрече двух воздушных масс разной температуры. Когда воздух насыщен влагой, образуются скопления мельчайших капелек… — нудным голосом объяснял отец за обедом, когда Ивонна пожаловалась, что ее разбудили слишком неожиданно, чтобы она могла быть в хорошем настроении.
Жизель поблагодарила горничную, которая ретировалась с неизъяснимым выражением изумления на лице, и сосредоточилась на подносе, оставленном на круглом столике рядом с кроватью. Два фаянсовых кувшинчика — один с кофе, другой с молоком — ожидали, когда их содержимое будет перелито в чашечку, аккуратно поставленную на блюдце между корзинкой со свежим хлебом и вазочкой с едва распустившимся розовым бутоном. По обеим сторонам камчатной салфетки с серебряными приборами — две небольшие розетки с одинаковым количеством масла и варенья. Жизель отвела взгляд от аппетитного красного желе, слишком живо напомнившего ей о том, какую глупость она совершила, и решительным жестом наполнила чашку кофе, после чего вскрыла адресованное ей послание.
Написанное тонким уверенным почерком Жан-Пьера Фушру, оно переносило на час дня и в жандармерию уже однажды отложенную встречу. Что бы ни означало это послание, Жизель чувствовала себя лучше благодаря тому, что, хоть и со снотворным, ей удалось на несколько часов заснуть, не говоря уже о полученной отсрочке.
Она обмакнула намазанный маслом хлеб во вторую чашку кофе и решила сначала поговорить с профессором Вердайаном, а потом отправиться в кафе «У вокзала». На ночном столике в беспорядке валялись часы, тюбик со снотворным, контейнер с контактными линзами и экстравагантные серьги, навязанные ей Реем Тейлором. «Что за дурацкий маскарад», — подумалось ей. Кресло словно держало в объятиях ее вчерашний наряд — платье жалко повисло на подлокотниках, а один рукав комично прикрывал туфлю, так что та стала похожа на пришвартованную к берегу лодку.
Душ. Мысль о спасительной воде, струящейся по затекшему телу, подтолкнула Жизель к со вкусом обставленной ванной комнате, где в маленьких корзиночках с бантиками лежали зубная паста, мыло, шампунь, лосьоны, гуталин и швейные принадлежности. Жизель глянула на себя в зеркало, занимавшее всю стену, и пришла в ужас. Вчера вечером она чувствовала себя настолько разбитой, что, когда наконец добралась до своей комнаты, оставшихся сил хватило только на то, чтобы раздеться и принять таблетку, перед тем как зарыться в цветастые душистые простыни. Ночью тушь потекла с ресниц длинными черными струйками, тональный крем отвалился кусками, помада размазалась и стала оранжевой, а волосы, из которых она не смогла выудить все шпильки, торчали во все стороны, придавая ей безумный вид одной из трех Горгон. «Медуза, Эвриала и Сфено», — пробормотала она. Неудивительно, что бедная горничная испугалась и обратилась в камень, едва взглянув ей в лицо!
Не медля более ни секунды, Жизель встала под сильную струю воды и долго терла лицо, скребла и смывала краску, стараясь не обращать внимания на пощипывание в глазах и спутанные волосы. После двадцатипятиминутных усилий она с наслаждением замотала волосы в широкое банное полотенце, закуталась в махровый халат с вышитым вензелем гостиницы и приблизила к запотевшему зеркалу умытое и раскрасневшееся от горячей воды лицо. Если не считать черных кругов под глазами, проступивших на нежной коже, она снова стала самой собой, во всяком случае внешне.
Сама того не желая, Жизель уставилась на розетку с вареньем, и мысли, которые до этой минуты ей удавалось отогнать, заставили ее застыть в неудобной позе на краешке кровати. Как ей, умолчав о главном, объяснить наличие снотворного в варенье, которое Аделина всегда ела на ночь? Как заставить их понять, что она должна была быть абсолютно уверена, что ее начальница спит глубоким сном и в последнюю минуту ей не взбредет в голову сорваться и поехать на улицу Сент-Ансельм? У Жизель и в мыслях не было убивать Аделину — просто усыпить на то время, которое понадобится, чтобы вернуть то, что принадлежит ей, что было у нее украдено… А теперь… «Теперь, — укорила она себя, — теперь пора поговорить с научным руководителем и отправиться на поиски сумки». И особенно, особенно надо обещать себе не произносить имени Ивонны. Не думать о самом этом имени, не то оно обязательно потянет за собой имя Селима.
В дверь постучали, и вошла горничная, кажется, менее испуганная, чем предыдущая. Она принесла заказанные вещи. Жизель дала ей записку для профессора Вердайана, где просила не отказать ей в любезности встретиться с ней через час.
Они встретились в одной из комнат первого этажа, служившей библиотекой. В камине потрескивал огонь. Словно для того чтобы уравновесить эту интимную атмосферу, Гийом Вердайан по-профессорски долго протирал очки и не терпящим возражений жестом указал ей стул.
— Ну, мадемуазель Дамбер? — вопросил он.
Смутившись, Жизель тем не менее ринулась в бой:
— Я хотела поговорить с вами о моей диссертации…
— Очень хорошо, — согласился он, скользя рассеянным взглядом по длинным рядам старинных книг справа от себя.
— Я хотела бы защититься до конца года, если вы успеете…
— Это зависит от… от многих обстоятельств, — безо всякого энтузиазма уронил профессор. — Сколько у вас страниц и в каком состоянии?
— 742 страницы, окончательная версия, в компьютере.
Он поморщился.
— Напомните мне точное название вашей работы.
— Как раз по этому поводу я и хотела с вами поговорить, — смело начала Жизель. — Сначала с вашего согласия я выбрала название «Проблемы переходов в творчестве Марселя Пруста», но на самом деле я сосредоточилась на переходе от «Жана Сантея» к «Утраченному времени»…
— Не предупредив меня, — сурово прервал ее профессор.
— Я послала вам письмо в университет год назад, — защищалась аспирантка.
— Которое, поверьте, я не получил, — отрезал он. — Что, впрочем, неудивительно с этими секретаршами, точнее, с их постоянным отсутствием. Это уже стало настоящим бедствием для французской профессуры.
— Я пыталась с вами связаться, но вы были за границей, — настаивала девушка.
— Правда, — согласился он, слегка смягчившись. — Я много ездил в последние месяцы.
И он охотно перечислил ей все американские, африканские и азиатские университеты, требовавшие его присутствия.
— Я хотела вас предупредить, господин профессор, — вставила Жизель, как только он закончил. — Я работала с неизданными документами: если быть точной, с тетрадями 1905 года.
Неожиданно показалось, что в комнате повеяло арктическим холодом. Гийом Вердайан машинально вытащил из кармана пачку сигарет и с еле слышным и автоматическим «Вы позволите?» прикурил одну от золотой зажигалки, пламя которой подозрительно подрагивало.
