Клобука на этих мерзких Шутов! А тебе, Парус, я все припомню. Ты у меня дорого заплатишь — это я тебе обещаю!
Дырявый Парус покосилась на деревянную куклу и вздохнула. Потом улыбнулась, вспомнив свои недавние слова.
— Теперь, Хохолок, тебе больше придется думать не о мести, а о собственной шкуре. После твоего вторжения в мир Теней Амманасу будет о чем поразмыслить. И ты еще пожалеешь, что обратил на себя его внимание. Можешь возразить мне, если хватит смелости.
— Я возвращаюсь в свою шкатулку, — объявил Хохолок. — А ты жди Тайскренна, который здесь появится с минуты на минуту. Но ты ему ничего не скажешь. — Хохолок прыгнул внутрь. — Ничего!
Крышка с шумом захлопнулась.
Дырявый Парус улыбнулась еще шире. Привкус крови у нее во рту был знаком, молчаливым, но ощутимым предостережением Хохолку о грядущих событиях. Впрочем, едва ли он их дождется. От этой мысли кровь казалась колдунье почти что нектаром.
Она попыталась сделать шаг, но одеревеневшее тело не слушалось. Мозг переполняли какие-то картины, однако стоило ей присмотреться, как их тут же загораживало стеною тьмы. Дырявый Парус чувствовала, что вот-вот потеряет сознание.
— Что ты слышишь? — спрашивал ее мужской голос.
Дырявый Парус из последних сил сосредоточилась, потом улыбнулась.
— Вращающуюся монету. Я слышу вращающуюся монету.
КНИГА ВТОРАЯ
Даруджистан
ГЛАВА 5
Одному невысокому и весьма толстому человеку снилось, что он вышел из Даруджистана через Воловьи ворота и двинулся навстречу закатному солнцу. Он торопился, и от этого полы его поношенного красного плаща раздувались, точно паруса. Далеко ли ему идти — человек не знал, но у него уже разболелись ноги.
В мире было полно разных бед. Когда их скапливалось слишком много, они сливались в одну большую беду. Иногда спящего человека одолевала совесть, и тогда заботы мира казались ему выше собственных. К счастью, набеги совести были достаточно редкими и сейчас она его не беспокоила.
— Увы, из-под дрожащих колен этого сна вырастают ноги с множеством пальцев, и каждый палец означает то или иное возможное последствие, — вздохнул человек. — И всегда один и тот же сон.
Так оно и было. Как и в прошлый раз, солнце медленно скрывалось за вершиной дальнего холма; медный диск светила тонул в легкой дымке. Зудящие ноги несли толстого человека по грязной улочке Трущобника, как называли эту бедную и убогую часть Даруджистана. Покосившиеся домишки и лачуги торчали по обе стороны, словно кривые зубы. Старики в засаленных лохмотьях (почему-то все они были желтого цвета) сидели у жаровен, на которых готовилась их нехитрая еда. Завидев толстого человека, они замолкали. Возле колодца с мутной водой собрались такие же неопрятные женщины. Каждая держала за шкирку орущего кота и монотонно окунала в воду. Ритуал этот совершался по привычке, смысл его был давно забыт.
Человек миновал мост через реку Майтен, прошел через скопище хлевов и загонов, именуемое Овчарней, и оказался на открытой дороге, окаймленной с обеих сторон виноградниками. Здесь он ненадолго остановился, подумав о замечательном вине, которое выжмут из мясистых виноградин. Однако сон велел ему двигаться дальше.
Человек ковылял по дороге, но разум его был свободен, как птица. Разум выпорхнул из обреченного города, унесся под самую высь вечерних небес. Разум толстого человека имел обыкновение ускользать из
