сатанинской власти. За грех этот черный меня и покарал Господь, лишил любимого сына…
— Не смей упоминать То имя! — громыхнул бас-балахон.
— Тьфу, труба иерихонская! — плюнул в его сторону Походин. — Не понимаешь, что скоро и тебе по заслугам твоим сполна воздастся?.. Поповское вранье, что на том свете за зло воздается! Не на том — на этом за зло злом воздается!.. Здесь… Только здесь, на грешной земле, каждый по делам своим получает! И ни одного, слышишь меня, Витька Коробов, ни одного из вас не спасет от карающего меча Всевышнего ваш мерзопакостный Князь Тьмы… И неважно, в чью руку Всевышний тот меч вложит: Инквизитора, прокурора, бандита или того же вашего Сатаны рогатого!.. А вложит — попомни, Витька!.. Попомни, рыло твое рязанское, косопузое!..
— Молчать!.. Молчать, плешивый!.. Молчать, твою мать! — заорал за спиной Походина побледневший Коробов.
Палачи, дождавшиеся своего часа, с остервенением обрушили на Походина сыромятные плети.
Черные балахоны под свист плетей заорали как бесноватые:
— Виновен — смерть! Смерть ему — виновен! Виновен!.. Смерть!.. Смерть!.. Смерть!..
Походин плюнул в их сторону и, смахнув с лица кровь, хлеставшую из рассеченной головы, зашелся вдруг в утробном смехе. От него заметалось пламя факелов на стенах, бросились врассыпную по щелям и норам крысы и пауки.
Смех душил Походина, буквально выворачивал его наизнанку…
— Распните его! — зажав уши, кричал бледный как полотно Коробов. — Распните плешивого!.. Распните!!!
Черные балахоны бросились на Походина злобной стаей, как голодные псы, спущенные хозяином с цепи. Сбив его со стула на пол, они с уханьем и отборным русским матом, отталкивая друг друга, принялись вгонять в его ребра свои «фирменные» ботинки…
А с закопченных старинных портретов на не виданное в этих стенах аутодафе восточных варваров бесстрастно взирали надменные храмовники-тамплиеры.
Чугуев вставил в компьютер дискету, переданную связником из Цюриха, ввел пароль, и на экране монитора появились вертикальные колонки цифр. Принтер выдал их на листе бумаги. Полковник бросил дискету в горящий камин и, сняв с полки том «Братьев Карамазовых», принялся за работу.
Расшифрованный текст гласил, что отныне он, полковник Чугуев Г. В., подчиняется напрямую Центру, который приказывает ему отменить все приказы генерала Походина Н. Т. по «Славянскому братству» и впредь осуществлять единоначальное руководство московским филиалом подразделения «Феникс» и негласное руководство «Славянским братством». Цели и методы деятельности подразделения остаются прежними. Для получения новых паролей и шифров ему надлежит срочно прибыть в Центр.
Сообщение обрадовало Чугуева. Во-первых, за границей, кроме Афганистана, он никогда не был, а тут не в какую-нибудь Румынию, а в саму Швейцарию!.. Во-вторых, оно выводило его из-под оперативного подчинения Походина. Этой минуты он ждал долгих десять лет. С Афганистана… Чугуев знал, что на той афганской наркоте Походин большие бабки сорвал. Этого он так и не смог простить ему, ибо он, проделавший всю грязную работу, получил от него лишь жалкие крохи. Правда, на них он смог построить себе дачку, домишко в псевдорусском стиле, в шесть комнат, покрытых музейными текинскими коврами, вывезенными из Афганистана…
— Синим пламенем, Трофимыч! — засмеялся Чугуев. — Сыночек ненаглядный папашку в говно с головой макнул, а!.. Так облажаться!.. Царство тебе небесное, Николай Трофимович, хоть сволочь ты был, не приведи господи! А может, еще, если язык откусишь, и пощадят тебя по старой службе-дружбе… Купишь домик где-нибудь в Испании и, глядишь, просмердишь до гробовой доски… А коли пощадят — свой «зеленый» «лимончик» я с тебя за «чистосердечное» Кобидзе все ж слуплю, не обессудь. Слуплю, и никуда ты, плешивый, от Чугуева не денешься. Сейчас еду за авиабилетом в Женеву, а оттуда, глядишь, махну в Венгрию. Там мы с тобой с глазу на глаз этот вопрос и обсудим. Думаю, Центр адресок твой мне подкинет…
Потом, за рулем, по дороге в аэропорт, у него, правда, мелькнуло некоторое сомнение: «А с чего это Центр новую должность вводит и полковника на московский «Феникс» сажает, когда у них в резерве генералы есть?»
Но он тут же успокоил себя: «Сажают, значит, там ценят его, Чугуева. Надо полагать, и на «зеленую» крупу не поскупятся, коли ценят. Слава богу, по нынешним временам никому дела нет, на чьем поле ты эту крупу склевал…»
На следующий день Чугуев в приподнятом настроении сошел с трапа самолета в аэропорту Женевы. Его встретили на шикарном вишневом «Шевроле-Каприс» трое мужчин с военной выправкой и повезли в горы.
— Разве мы не в Центр? — удивился он.
— Хозяин приглашает вас к нему на ранчо, — пояснили ему.
«Все тип-топ, Гена! — возликовал Чугуев, не рассчитывающий на то, что его, мелкую сошку в структуре «Феникса», допустят до самого Коробова, от которого он всегда получал только приказы по телефону, но которого никогда в жизни так и не видел. — Вон как встречают вас, Геннадий Васильч, — по полной программе! — ликовал он. — Тачка сияет, как у мартовского кота яйца, а телохранители — под стать президентским. В Девятке, наверное, мужики служили…»
— А не скажете, мужики, там на ранчо случайно генерала Походина нет? — поинтересовался он у неразговорчивых сопровождающих. — Соболезнования хотел ему выразить…
«Телохранители» переглянулись и ничего не ответили. «Народ вышколенный, службу знает», — оценил Чугуев и забеспокоился:
— Кстати, мужики, как тут с билетами? Мне бы на денек отсюда в Будапешт махнуть.
Телохранитель с первого сиденья протянул ему книжечку в глянцевой яркой обложке.
— С билетами тут хорошо, — улыбнулся он. — Но у вас самолет на Москву сегодня ровно в полночь.
«Они щи лаптем не хлебают, — подумал Чугуев. — Не хотят, чтобы я в Швейцарии без нужды светился. Тут ведь все спецслужбы мира орудуют и наших из внешней разведки, поди, как собак нерезаных. А в Венгрию потом смотаюсь, лишь бы адресок плешивого достать».
В холле ранчо его встретили два здоровенных швейцарца, явно не понимающих по-русски, и жестами пригласили следовать за ними. После долгого пути по лестницам и коридорам, уставленным огромными винными бочками, швейцарцы привели его в большой зал с подиумом, на котором в странных позах застыли десятка два пластмассовых манекенов. Почти все они были искромсаны пулями, а некоторые изуродованы так, что сходство с человеческой фигурой с трудом в них улавливалось. За манекенами просматривалась арка, перекрытая фанерным щитом, на которым был нарисован афганский душман, удивительно похожий на Хабибуллу. На голове, сердце и животе «Хабибуллы» виднелись небольшие полупрозрачные кружки мишеней.
Не успел Чугуев осмотреться, как в зал вошел грузный человек в домашнем халате и в ночном спальном колпаке. Было в этом обрюзгшем человеке что-то такое, что заставило полковника вытянуться по стойке «смирно».
«Коробов, — догадался он. — Вылитый член Политбюро ЦК КПСС…»
Человек подозрительно оглядел гостя с головы до ног, не подав руки, спросил:
— Полковник Чугуев?
— Так точно.
— Кто я, знаешь?
— Так точно. Коробов Виктор Иванович.
— У меня на лбу написано?
— Догадался…
— Люблю догадливых… Как насчет позавтракать, товарищ догадливый?
— Я, э… Я, собственно, в самолете… — растерялся от неожиданного предложения Чугуев.
— Брось, у меня тут по-свойски! — махнул рукой Коробов. — Мы у швицев в Альпах, а я тебя русскими
