случае чего она утащит вас за собой в мир иной.
— На меня падет подозрение в ее убийстве, и я загремлю под фанфары… вы хотите сказать?
— Приятно говорить с понятливым человеком, — засмеялся Походин. — В вашем положении на вас легко списать что угодно. А теперь с ее завещанием у вас к тому же появился мотив для ее устранения.
Скифа передернуло. Верить «голубым мундирам» было не в его правилах. Но тут многое походило на правду, и от этой правды веяло могильным холодом.
— Что вам от меня надо? — глухо спросил он.
— Нам? — улыбнулся Походин. — По долгу службы и по призванию — мы охранители. Охраняем покой обывателей от «великих потрясений». Вот цель и содержание нашей работы. Мысль моя не нова — в начале века ее сформулировал жандармский полковник Зубатов, ею же руководствовался Столыпин, стремясь спасти «благоглупых» от красного петуха революции.
Скиф повернулся к нему вполоборота:
— О чекистах и о любви немало песен сложено. Ближе к делу!
— К делу так к делу… Последняя «октябрьская» революция девяносто третьего года привела к власти анемичных выродков, не способных удержать власть. Как точно выразился в начале века генерал-прокурор Щегловитов: «Паралитики власти как-то беспомощно, нехотя борются с эпилептиками революции». Они ведут дело к всенародному бунту, а нам известно, чего стоит любой русский бунт. Заботясь о будущем государства Российского, мы сейчас должны в средних слоях общества открыть много выдающихся личностей, чтобы они обеспечили собой плавную замену и уход на покой умственно и морально деградировавшей верхушки.
— Кадры решают все! — усмехнулся Скиф. — Вы хотите, чтобы я подставлял свою голову ради того, чтобы Мучник стал президентом России?
— Господин Мучник — не на эту роль, — улыбнулся Походин. — На Руси царь-самодержец и самодур — еще полбеды, беду приносит царь-бесхребетник.
Скиф приблизил свое лицо к лицу Походина:
— Тогда говорите конкретно: вам нужен Скиф — стукач? Этого не будет, даже если мне придется шлепнуть прямо тут генерала из ФСБ.
— Мелко мыслите. Мы сможем вас даже вывести из-под удара, если на мадам Коробову будет… будет совершено третье покушение. Спросите — зачем?.. Отвечу — нам нужен атаман Всероссийского казачьего войска. Но не из голытьбы, а миллионер с харизмой — мученическим венцом. Герой в понимании обывателя.
— А если моего согласия на атаманство не будет?
— Тогда для вас и ваших друзей будет трибунал в Гааге и пожизненное заключение в суперкомфортной западноевропейской тюрьме.
— Что вы получите от нашей выдачи Гааге?
— Продемонстрируем лишний раз лояльность американцам, а они, в свою очередь, закроют глаза на некоторые наши операции в Европе.
— Предпочитаю еврокомфорт в России. Еще вопросы есть? Тогда выметайтесь!
Походин даже не пошевелился на его приказание.
— Василий Петрович, я уверен, рано или поздно мы сойдемся в цене.
— У подлости нет цены.
— Есть, да еще какая, — со знанием природы вещей кивнул Походин. — Смотря что считать подлостью. Для кого-то — подлость, а для нас — верность патриотическому и служебному долгу. Дверцу мне не откроете, господин атаман?
— В другом месте я б тебе крышку гроба открыл. Походин молча бросил на переднее сиденье деньги и неторопливо вышел из машины.
— Возьмите сдачу! — крикнул ему в спину Скиф.
Сзади к «Мерседесу» подкатил «жигуль» с Засечным. Походин, прежде чем удалиться в темноту, наклонился к Скифу:
— Вон и ваши подельники подкатили, живы и здоровы. Я попросил своих людей развлечь их пока анекдотами, чтобы нашему знакомству не помешали, Василий Петрович. Желаю спокойной ночи и приятных снов. Надеюсь, они не будут такими вещими, как в прежние времена.
Скиф выбросил на тротуар походинские чаевые. Он лихорадочно рассуждал: «Может, это сам Походин замыслил устранение Ольги. Ведь она — не дура. Вероятно, почувствовала, что стоит на краю пропасти, потому и написала завещание… Но почему она написала завещание на меня, а не на своего отца?.. Что бы там ни было, но Ольге угрожает опасность! Как мне, даже живущему по чужому паспорту, помешать черному замыслу синего генерала, за которым вся мощь государства?.. Как?.. Стоп, стоп!.. А может, именно мне, Скифу, Походин сейчас предлагал убить ее?.. Чушь!.. Бред какой-то… Оля, Оленька, Ольгуша, родная моя, что же это творится под российскими небесами, а?! Почему ты выбрала в завещании меня, а не своего отца?.. Господи, почему?..»
Засечный вышел из «жигуля» и подсел к нему в «Мерседес».
— Что за упырь болотный тебе мозги компостировал?
— Один из тех, благодаря которым мы еще на свободе, — ответил Скиф и брезгливо провел ладонью по лицу, словно стирая с него плевки.
На этом приключения Скифа не закончились. В трубке радиотелефона раздалось медовое причитание Нидковского:
— Василий Петрович, метрдотель ресторана «Арбат» заказывает машину для их клиента.
— Через десять минут буду. Пусть клиент ждет у входа.
Оглянувшись назад и убедившись, что «семерка» с Засечным и казаками следует за ним, Скиф направил машину в сторону торчавших в ночном небе зубьев Нового Арбата.
Увидев подкатившую машину, двое мужчин вывели под руки третьего, еле стоящего на ногах.
— Командир, доставь хорошего человека в Олимпийскую деревню, а то на нас телки повисли, — сказал один из них, открывая дверцу машины.
— «Зеленые» вперед.
— Фирма веников не вяжет! — одобрительно кивнул тот, протягивая купюры.
Пьяный, бормоча что-то нечленораздельное, сразу уткнулся лбом в переднюю панель. Промелькнул Киевский вокзал. Не доезжая «Мосфильма», остановившись на красный свет, Скиф услышал сбоку тихий, совершенно трезвый голос пьяного:
— Хубасти? Как дела?
— Как сажа бела! — буркнул Скиф, пытаясь в темноте салона рассмотреть лицо клиента.
— Тогда сверни в переулок и выбери двор потемнее — поговорить есть за что, как говорят в Одессе, — белозубо улыбнулся тот.
— Блин, как же вы меня нынче достали! — вырвалось у Скифа. — Ну, что еще-то от меня?
— Хочу поставить тебя в известность, что в сельской церквушке под Псковом одна старушка который год ставит свечки за православного воина Скифа и просит Бога уберечь его от пули злой, от хворостей душевных и телесных, от зависти черной подлючьей.
— Какая еще старушка?..
— Родной матушкой приходится мне та старушка, Скиф.
— Чего-то я лица твоего не припомню. Постой-постой — майор-особист, что ли?
— Теперь уже полковник.
— А-а…
Над горами торжественно плыл яркий серп полумесяца, неумолчно трещали в сухой траве цикады, из недалекого ущелья доносился истерический хохот и захлебывающийся плач шакалов. В душной афганской ночи, готовой в любую минуту взорваться воем мин и трассирующими очередями, к ущелью крались с приглушенными синими фарами три БТРа, под завязку набитые десантурой. Некоторым солдатам пришлось поместиться наверху, на броне.
Вглядевшись в темноту из люка первой машины, Скиф скомандовал в ларингофон:
— «Лягушки», стоп! Дальше километра два пехом… Десантура быстро выгрузила из бронированных
