в глухую арку. Откуда-то из темноты двора выехал «жигуль» с Засечным и казаками.
— Хмырь пригрелся и выходить на мороз не хотел, что ли? — спросил Засечный.
— Да не-ет, — ответил Скиф. — Рассказывал про способ получения самогона из грибов.
— Каких грибов? — Засечный покрутил пальцем у виска.
— Из мухоморов. Сушеных…
— Во-о народ! — засмеялся Лопа. — И до грибов-мухоморов добрался!
ГЛАВА 23
Ранним утром в конце смены Скиф позвонил в Калугу отцу Мирославу и снова справился о здоровье Алексеева. В пять утра он был уже на ногах и бодрым голоском с прибаутками сообщил, что здравие скромного послушника Александра не такое тяжелое, как прежде, но все же желает лучшего. Мирослав повторял бесконечное число раз, что ждет их с Засечным в гости.
Скиф сердечно попрощался с Шабутским и завалился спать.
В полдень Скифа разбудил телефонный звонок. Он снял трубку и буркнул спросонья:
— Да… да… Это я. Доброе утро, Оля…
— Какое утро! День на дворе.
— Ну, тогда добрый день!
— Тебя можно поздравить?
— С чем это?
— С брачной ночью… Не выспался, милый?
— Не говори глупостей.
— Как, еще нет? Не ожидала, что ты у меня такой застенчивый.
— Оля, скажи мне лучше, это правда, о чем мне сообщил вчера старший Походин? Что за наследство?
— Походин и правда — это все равно что я и… порядочность… Твое здоровье!
— Оля, ты пьешь?
— У меня творческий отпуск. Мне нужно отдохнуть от вас всех.
— Съездила бы к Нике.
— О господи! Мучник меня спроваживает на Канары, этот — в Альпы. А я хочу по-человечески побыть в родной Москве. К чему мне ехать к Нике, если она сама вот-вот приедет на каникулы. Честно говоря, я ее долго не могу выносить. Мне же приходится с ней разговаривать через переводчицу.
— Сама виновата. Зачем отдала за границу?
— Думала, дед с бабкой за ней там лучше присмотрят. А они взяли да развелись… твое здоровье! Дед кинул внучку на руки немке-бонне, и с рук долой… Я тут поразмыслила на трезвую голову и решила — ты должен жениться на Ане.
— Походин настучал?
— Какое имеет значение, кто настучал? В данном случае просто голый расчет. Детей у нее не будет. Когда Мучник или кто другой любыми путями спровадят меня на тот свет, лучшей матери для Ники не найти.
— А на тебе не посоветуешь жениться?
— В третий раз замуж? Ищи дурочку помоложе. Я уже свободы вкусила.
— В последний раз спрашиваю: Походин говорил правду?
— Что я все оставила Нике?.. Правда. А что тебе не нравится?
Он с остервенением бросил трубку.
Разговор показался продолжением кошмарного сна, который мучил его ночью. Вернее, не сна, а бесконечного сериала. Снова горы, желтое ущелье, по которому плетется поезд-«кукушка», как тогда во сне с полковником Павловым. Только на этот раз поезд с вагонами без стекол и без крыши въезжает в черный туннель.
Скиф в поезде один. И вообще в целом сне он — один-единственный персонаж.
Долго едет в темноте, как в детском аттракционе «пещера ужасов», когда из темноты неожиданно выдвигаются на тебя привидения. И вот в который раз он снова и снова попадает в подземный город- храм.
Те же столбы-сталактиты, тот же ледяной прозрачный купол высоко над головой. Не раз и не два он бродил во сне по лабиринтам этого города и все время выходил на одно и то же место — к кумирне с глиняной богиней и алтарем, на котором возвышалась хрустальная пирамидка с хрустальным шариком. Десять лет его преследовал этот сон.
Было в нем нечто таинственное, влекущее, но вместе с тем и пугающе-ужасное. Такое случается, когда человек смотрит в пропасть с высоты шестнадцатиэтажного дома: и страшно, и хочется сорваться вниз и полететь.
Богиня с воздетыми кверху руками начинала сиять. Сначала как золотая вещица, затем как голограмма, которую можно обойти и рассмотреть со всех сторон.
На этот раз она все росла и росла, пока Скифу не пришлось смотреть на нее снизу вверх.
Зазвучала музыка, даже не музыка, а какой-то подземный гул, в котором не различить отдельных звуков. Он словно клещами сдавливал голову и стискивал дыхание.
Полупризрачная богиня опустила руки, подняла голову и открыла пустые глаза, из которых лазерными лучами расходилось золотисто-голубоватое сияние.
— Вот ты наконец и наш, воин Гинду… Чаша твоих страданий перевесила чашу крови, пролитой тобой. Возьми священную маманду и взгляни на свою судьбу!
Перед Скифом выплыл хрустальный шарик и встал, переливаясь всеми цветами радуги.
— Всего девять было маманд. Девять — по числу планет, детей великого отца Солнца, дарующего жизнь. Девять маманд было даровано людям для познания вселенского разума. Девять измерений пронизывают пространство и три царства мира живут одно в другом: царство духа, царство материи и царство людей. Эпох тоже было девять. Восемь раз зарождалась и исчезала на Земле жизнь. Наступила последняя эпоха.
Скиф зябко повел плечами, хотя от прозрачной сияющей фигуры и от маманды исходил сильный жар. Тьма исчезла, на него вплотную надвинулось звездное небо. Так близко, словно Земля под ногами превратилась в футбольный мяч и он стоял на нем.
— Вглядись в свою судьбу!
Скиф прищурился. В хрустальном шарике пылало пламя.
— Это очистительный огонь, он превратит тебя в священный пепел.
«Вселенская перспектива», — подумал Скиф.
— Ум твой еще короток. Как у человека. Очистительный огонь сожжет твою душу, а не тебя. Тебе придется принести на алтарь жертвы свою дочь.
— Не бывать! Кто ты?
— Я — созидающее зло. Люди меня называют Ана Кали или…
— Или дьяволом? — догадался Скиф.
— Что названо — то уже существует. Созидающее зло даровало вам технический прогресс, который принес наслаждение комфортом, но породил еще большее зло. В мире людей никогда не было и не будет места добру. Оно живет в духовном мире, но у человека нет надежды обрести бессмертие. Хотя человек может стать вечным, как пророк, в мире зла. Еще до твоего рождения тебе выпал такой жребий — стать бессмертным в мире зла.
Скиф невольно попятился от этой дьявольской силы, исходившей от видения, но уперся спиной во что-то живое, колышущееся, движущееся. За ним плотной стеной стояли афганские цыгане, те, что просили подаяния в электричке Калуга-Москва.
