— Ты? — злобно выдохнула Ольга, стоя в проеме открытой входной двери, и свистящим шепотом добавила: — Тихоня…
— Какая уж есть, — еле сдержала себя Аня.
— Вот ты-то мне и нужна.
— А вы мне, признаться, не очень.
— Поговорим?
— Как угодно…
— Не на пороге же, — гордо вскинула голову Ольга.
— Проходите уж.
— Спасибо за приглашение, — со злорадным ехидством обронила незваная гостья, пристально всматриваясь в глаза соперницы.
Ревнивая злоба на ее лице внезапно сменилась ужасом. Что-то заставило ее отшатнуться от Ани. Она вдруг увидела в ореховых глазах хозяйки дома сполохи пожаров, озаряющих беломраморную холодную глыбу Белого дома октября девяносто третьего года…
Тусклое осеннее солнце пробивает еще не рассеявшийся туман. Цепи спецназовцев рваными волнами накатывают на площадь перед Белым домом. Из танковых пушечных жерл вырываются снопы огня — праздничный салют для подвыпивших зевак и гуляк, облепивших все смотровые площадки вокруг строптивого парламента. Грандиознейшая историческая премьера…
Зрители, зрители, зрители…
Они все накатывают, равно как и силы, атакующие первый в истории страны свободный парламент. Зеваки с семечками, колясками, бутылками.
— Снимай поступь истории… Снимай! — истошно вопила в тот день Ольга трусоватому оператору.
— Снимай, снимай, — подбадривали оператора гуляки. — Пусть весь мир увидит, как начальники начальникам кровь пущают!
И оператор, не отрываясь от камеры, все снимал и снимал. В видоискателе мелькали перекошенные злобой лица людей, освещенные вспышками танковых залпов и отблесками пламени от горящих этажей здания парламента, зыбкое и постоянно меняющееся, искаженное отражение событий в мутных водах Москвы-реки.
— Развернись-ка на девяносто градусов! — вдруг вцепилась Ольга в оператора.
Со стороны Смоленской набережной показалась толпа людей с красными флагами и транспарантами с наивными, давно забытыми лозунгами военной поры: «Родина-мать зовет!», «Враг не пройдет!» Им навстречу бросились зеваки, а за ними — журналисты и телевизионщики. В толпу, состоящую в основном из стариков и старух, вклинились милиционеры и, орудуя дубинками направо и налево, начали ее рассеивать. К блюстителям порядка присоединились пьяные зеваки и провокаторы: замелькали кулаки, древки транспарантов, обрезки труб и стальной арматуры.
— Снимай! Снимай! — кричала Ольга оператору. — Это как раз то, что надо!
И тут в просвет между рядами непримиримых противников с тревожным воем и включенными мигалками ворвалась машина «Скорой помощи». Из нее на ходу выскочила худенькая женская фигурка в белом медицинском халате, с санитарной сумкой на боку. Она вскинула вверх руки, призывая осатаневшую толпу остановиться:
— Опомнитесь, братья!.. Люди вы или звери?! Опомнитесь!!!
— Снимай! Снимай эту дуреху! — кричала Ольга оператору в ухо. — Классный материал — в стиле Эйзенштейна!..
Тогда-то Ольга в первый раз встретилась с Анной. Она сразу возненавидела эту девчонку с ореховыми глазами и с идиотскими принципами в башке.
На мосту жерла танковых орудий выплюнули очередную порцию огня. Вслед за яркой вспышкой, как на праздничном салюте, над головами собравшегося люда взметнулись кепки и из конца в конец покатилось:
— Ура-а-а-а! Свобода! Да здравствует свобода-а-а-а!
— Да здравствует свобода-а-а-а! — кричала Ольга вместе со всеми под удивленными взглядами оператора и той девчонки в медицинском халате.
Как сочно, с пафосом звучат эти красивые слова под грохот канонады, как пьянят они и побуждают к немедленному действию!
И на набережной, удесятеряясь в яростном напоре, с новой силой разгорелась затихающая было рукопашная схватка. Все безжалостней становились удары, все громче вопли и стоны, все злобнее лица и яростнее русский мат…
Аня отшатнулась к стене от горящего ненавистью взгляда гостьи. А в затененных длинными ресницами глазах соперницы Ольга вновь увидела отблески пламени Белого дома и огоньки скорбных свечей…
Сколько времени прошло от начала побоища — час, два часа, а может — всего-то десяток минут?.. Люди бьются жестоко, насмерть, потеряв ощущение времени. Рядом с Аней рухнул на грязный и мокрый асфальт пенсионер, сжимая в руках обломанное древко от красного флага. Она распахнула медицинскую сумку, кинулась к нему на помощь. А тут прямо на нее валится парнишка-милиционер, обливается хлынувшей из-под каски кровью.
— Хватит сопли жевать! Снимай! — слышит Аня, освобождая голову милиционера от каски.
Она поднимает глаза и встречается взглядом с глазами известной красавицы телеведущей.
— Дочка… Дочка… — раздается хрип поверженного старика. Аня вынимает руку из-под его затылка — пальцы ее залиты теплой, густой и липкой кровью. Камера оператора уже глядит в другую сторону… Спешит запечатлеть исторический момент.
Аня провела рукой по лицу, словно снимая паутину, мешавшую смотреть.
— Я вас узнала… Присаживайтесь.
— Я тебя тоже, — с усмешкой произнесла Ольга. — Выпить хочешь?
Она присела на диван к журнальному столику и вынула из сумки плоскую бутылочку коньяка.
— Давай рюмки. Нам с тобой есть кого и что помянуть.
Ольга выпила и хрипло вздохнула. От предложенной закуски отказалась. Она долго сидела, чуть покачиваясь, потом откинула челку со лба и резко повернулась к Ане. Долго рассматривала ее, словно не понимая, что же такого особенного Скиф нашел в этой Золушке.
Вот разве что глаза, в которых клубились воспоминания.
…Гул голосов пронесся над улицами, подобный тому, какой пролетает над стадионом, когда любимая команда забьет гол. Это со стороны Садового кольца нарастает тяжелый топот. Милиционерам идет подмога. Наконец в толпу дерущихся врывается когорта омоновцев со щитами и в шлемах. Ольга со съемочной группой едва успевает юркнуть в закоулок.
Омоновцы методично, под счет командира с мегафоном, орудуют дубинками. На мостовую полетели поборники свободы нравов и рядом с ними легли, растеряв вставные челюсти, ретрограды, защитники тоталитаризма. Всех подряд укладывает резиновая дубинка.
Толпа разбилась на мятущиеся группки. Люди в панике кинулись назад, к Смоленской набережной, сминая на пути непроворных и больных. Худенькая женщина-врач прикрыла собой умирающего старика, но безжалостная толпа и ее втоптала в землю.
— Снимай! — крикнула оператору Ольга и сама побежала вперед.
Под раскатистый гул танковой канонады зеваки бросились врассыпную с импровизированных трибун на подоконниках, балконах и парапетах. На набережной остались лежать лишь распластанные люди. Ольга побежала к женщине-врачу, повернула ее окровавленную голову навстречу камере так, чтобы самой тоже попасть в кадр.
— Снимай!.. Скорее!
Оператор снимал… Снимал короткое интервью Ольги с фельдшером. Снимал, когда укладывали и бесчувственную Аню на носилки.
— Доктор, — Ольга подсунула фельдшеру микрофон, — пострадавшая будет жить?
— Она-то, может, и будет, — хмуро ответил тот. — А вот дитя ее — нет. Она на шестом месяце была, наша Анюта. После таких ударов в живот вряд ли она сможет когда-нибудь иметь детей…
