и другие женщины, но они никогда не имели для него большого значения. С ними можно было поболтать или заняться любовью, но такую, как Зоя, он не встречал, пожалуй, никогда.
– Меня поддерживает работа, – мягко улыбнулся он, – так же, как и вас. – Он знал, как много она работает. Теперь Зоя жила только ради работы и своих детей, которых очень любила.
В 1943 году они ужинали вместе каждый понедельник, когда заканчивали работу в конторе Саймона.
Это давало возможность продолжить обсуждение проделанной за день работы, и обычно они ходили в маленькие ресторанчики недалеко от Седьмой авеню.
– Как Мэт? – улыбаясь, спросил Пол однажды весной.
– Мэтью? Прекрасно. – Мальчику исполнилось три с половиной года, и он был для Зои чуть ли не единственной радостью в жизни. – Он заставляет меня чувствовать себя снова молодой. – Смешно, что она считала себя слишком старой, когда родила Мэтью, а теперь он для нее был самой большой радостью. Саши почти никогда не было дома – казалось, она вообще там не живет. Ей только что исполнилось восемнадцать. Пол однажды видел Сашу и был поражен, какая она красивая. Но хлопот с такой девочкой у Зои должно было быть много. Зоя не раз говорила, что с трудом удерживает ее в школе. Николай все еще воевал в Англии, и Зоя постоянно молилась, чтобы он вернулся живым.
– А как ваши дети, Пол? – Зоя знала, что обе его дочери были замужем – одна в Чикаго, другая на Западном побережье, а сын – где-то на Гуаме. В Калифорнии у него было двое внуков, но с ними он виделся редко: его жена не любила ездить в Калифорнию, а он боялся оставлять ее дома одну.
– Думаю, что у моих детей все прекрасно. – Он улыбнулся. – Они давно улетели из родного гнезда, и мы редко получаем от них известия. Детство у них выдалось нелегкое из-за Алисон, которая слишком много пила… Скажите, а что нового в универмаге?
– Ничего особенного. Я открыла новый отдел мужской одежды, пытаемся продавать там кое-какие новые модели. Хорошо бы после войны снова съездить в Европу и закупить что-нибудь новое. – Но конца войны не было видно, она бушевала по ту сторону Атлантического океана.
– Мне бы тоже хотелось когда-нибудь снова побывать в Европе. Одному, – честно признался Пол. Совсем невесело быть чем-то вроде сиделки у собственной жены, которая слоняется из бара в бар или прячется в своей комнате, притворяясь, что не пьяна, а устала. Зоя удивлялась, почему Пол с этим мирится.
Ему было очень тяжело, и Зоя однажды заговорила об этом, когда он проводил ее домой и она пригласила его зайти выпить. До этого он всего один раз был у нее дома, и у него осталось впечатление, что там уютно и тепло. Они сели на диване в библиотеке, и Зоя налила ему виски. Саши еще не было. Дома был только Мэтью, который спал с няней в детской.
– Вам надо отдохнуть, Пол. Поезжайте в Калифорнию, навестите детей. Почему вы калечите себе жизнь из-за вашей жены?
– Вы правы, но одному ехать невесело. – Он всегда был с ней откровенен, тем более сейчас, когда сидел рядом на диване и потягивал виски, глядя на сидевшую рядом Зою. На ней было белое платье, а рыжие волосы забраны назад, как у девушки.
– Да, одному вообще невесело. – Она улыбнулась. – Но я привыкаю. – Было очень тяжело смириться с утратой Саймона.
– Не стоит к этому привыкать, Зоя. – Он сказал это с такой страстью, что Зоя даже удивилась. – Вы заслуживаете большего. – Он всю жизнь прожил в одиночестве и не хотел, чтобы подобное случилось и с ней.
Она была трепетная, красивая, жизнерадостная и не заслуживала одиночества, так хорошо знакомого ему.
Но Зоя только засмеялась и покачала головой.
– Мне сорок четыре года, я слишком стара, чтобы начинать все сначала. – Она понимала, что никто не сможет заменить ей Саймона.
– Черт подери, мне почти пятьдесят пять, и если бы у меня появился шанс начать сначала, я бы ухватился за него. – Келли впервые сказал ей такое; у него горели глаза, его белые волосы были аккуратно причесаны. Он всю неделю с нетерпением ждал их напряженных рабочих понедельников. Они поддерживали в нем стимул к жизни.
– Я и так счастлива. – Она обманывала скорей себя, чем его. Она не была счастлива, но с этим уж ничего поделать было нельзя.
– Нет, вы несчастливы. С чего бы вам быть счастливой?
– Потому что это все, чем я располагаю, – спокойно сказала Зоя; она была достаточно мудра и принимала жизнь такой, какая она есть; прошлого, безвозвратно ушедшего прошлого ведь все равно не вернешь.
Она должна довольствоваться тем, что у нее есть: дети, работа – и раз в неделю беседы с Полом.
Тогда он в упор посмотрел на нее и, не говоря ни слова, поставил бокал, подошел и сел рядом, внимательно заглядывая своими голубыми глазами прямо ей в душу.
– Я только хочу, чтобы вы знали… Я ничего не могу с этим поделать, и я ничего не могу предложить вам сейчас, но, Зоя… я люблю вас. Люблю с того самого дня, как мы встретились. Вы – это то, о чем я мечтал всю жизнь. – Зоя изумленно смотрела на Пола, а он – на нее, а затем, не говоря ни слова, он обнял ее крепко и поцеловал в губы, чувствуя, что его сердце рвется из груди, а все тело тянется к ней. – Ты такая красивая… такая сильная…
– Не говорите так, Пол… не надо… – Она хотела оттолкнуть его, но не могла. Она чувствовала себя виноватой за то, что хочет его, ведь тем самым она предавала память Саймона. И все-таки она не могла удержаться: целовала его, прижималась к нему, как будто тонула.
– Я так люблю тебя, – шептал он, снова целуя ее, сильными руками прижимая к себе, чувствуя, как бьется ее сердце у самой его груди, а потом взглянул на нее и улыбнулся. – Пойдем куда-нибудь… куда- нибудь еще… это надо… надо нам обоим…