Францию? Ничего. Ей нужен сверстник – юноша, вместе с которым она будет взрослеть, смеяться, вспоминать…
Клейтон ясно сознавал это, и все же ему так хотелось обнять эту девочку и пообещать ей, что никогда больше она не будет страдать…
Потом он повез Евгению Петровну и Зою в Булонский лес и смотрел, как она наперегонки с лающей Савой носится по траве, играет с нею, и тут наконец, неожиданно для самого себя, он обнял и привлек к себе девушку, которая продолжала заливаться звонким смехом. Евгения Петровна глядела на них и со страхом понимала, что неминуемое случится.
Вернувшись домой, она поблагодарила Клейтона и вновь устремила на него спокойно-проницательный взгляд.
– Крепко подумайте, Клейтон: то, что для вас забава, может сломать Зое жизнь. Будьте благоразумны, прошу вас, и… не обижайте ее.
– О чем вы говорили с ним, бабушка? – спросила Зоя, когда капитан откланялся.
– Сказала «спасибо» за пирог и пригласила бывать у нас.
– И все? Он был такой серьезный, когда уходил.
Я думала, что-то важное. Он даже не улыбнулся мне на прощание и о чем-то думал…
– Ему есть о чем подумать, дитя мое, – ответила Евгения Петровна и прибавила:
– Он и в самом деле слишком стар для тебя.
– Ну и что? Он такой красивый, такой милый…
– Что есть, то есть, – согласилась графиня, надеясь, что капитан будет до такой степени мил, что больше не встретится на пути ее внучки. Зоя влюблена или вот-вот влюбится в него. И что тогда? Катастрофа?
Глава 17
Напрасно надеялась Евгения Петровна, что капитан Клейтон Эндрюс больше не появится. Целую неделю он не искал встреч с Зоей, но ловил себя на том, что беспрестанно думает о ней, вспоминает ее глаза, ее волосы, ее смех – это было похоже на наваждение.
На память ему постоянно приходили то ее игры с Савой, то фотографии царской семьи, то еще что- нибудь, так или иначе с Зоей связанное. Даже события, происходившие в России, переслали быть некой далекой абстракцией, а царь из трагической фигуры русской истории сделался живым человеком – у него была жена, дети, три собаки… Клейтон начал понимать, какие жестокие испытания уготовила судьба русскому императору, томившемуся под караулом в своем загородном дворце.
И Зоя то и дело возвращалась мыслями к американцу.
Так прошла неделя, в конце которой Клейтон не выдержал разлуки и появился снова. Он пришел не в театр, а домой и с разрешения графини повел Зою смотреть «Веселую вдову». По возвращении Зоя буквально захлебывалась от восторга, а капитан, улыбаясь, разливал привезенное с собой шампанское по хрустальным бокалам. Боясь обидеть Евгению Петровну и Зою, он тем не менее делал все, чтобы как-то облегчить их жизнь, доставить им радость, а потому дарил им какие-то милые пустяки, которых они были теперь лишены: привез дюжину бокалов и теплые одеяла, уверяя, что их ему «выдали», красивую скатерть и даже постель для Савы.
Графиня отчетливо сознавала, что американец влюблен в ее внучку, а та отвечает ему взаимностью. Они подолгу прогуливались в парке, сидели в маленьких кафе, и капитан объяснял ей, какие именно солдаты и офицеры проходят мимо – зуавы в красных штанах, англичане и американцы в хаки, французские пехотинцы – «пуалю» в голубых шинелях и даже сенегальские стрелки. Они говорили обо всем на свете – от Библии до детей. Зоя рассмешила его, сказав, что мечтала когда-то иметь шестерых детей.
– Почему именно шестерых?
– Сама не знаю, – со счастливой улыбкой ответила она. – Мне нравятся четные числа Она прочла ему последнее письмо от Маши: та писала, что Татьяна снова заболела, но на этот раз – ничего серьезного, что дядька наследника Нагорный поражает ее своей нежной и преданной привязанностью к Алексею и не оставляет его ни на минуту, что «папа очень ласков с нами и старается, чтобы мы не падали духом, были веселы и счастливы…».
Представить все это было нелегко. Сердце Клейтона готово было разорваться от сочувствия к этим незнакомым ему людям.
Но, разумеется, говорили они не только об ужасной судьбе русского императора и его близких. Зоя поверяла Клейтону свои секреты и мечты, да и он был с нею предельно откровенен.
Это было необыкновенное, волшебное лето. Если Зоя не была занята в спектакле, капитан заезжал за нею и увозил, старался развлечь, делал ей и бабушке маленькие подарки, которые обходились ему подчас весьма недешево.
Но пришел сентябрь, и все эти невинные радости кончились. Генерал Першинг объявил своим адъютантам, что ставка переносится в Шомон-на-Марне.
Клейтон должен был через несколько дней покинуть Париж. А Дягилев задумал ехать с гастролями по Испании и Португалии Зое предстояло принять мучительное решение. Оставить бабушку она не могла – и ей пришлось покинуть труппу, что просто подкосило ее.
– Но ведь на Дягилеве свет клином не сошелся, – пытался утешить ее Клейтон. – Поступите в другой театр.
Но для Зои существовал один-единственный театр, и она страшно горевала из-за того, что приходится расстаться с ним. Однако это было еще не все: спустя две недели после дня рождения наследника Зоя получила письмо от Маши, отправленное, как всегда, доктором Боткиным. Письмо это содержало ужасные вести.
14 августа всю семью Романовых вывезли из Александровского дворца в Царском и отправили в далекий сибирский город Тобольск. Маша написала ей за день до отъезда, и Зоя не знала о них ничего – ни где они теперь, ни как перенесли трудную дорогу, ничего, кроме того, что в Царском их больше нет Это было
