балеринкой на сцене «Гранд опера»!
Капитан, поглядев в эту минуту на Зою, понял, что не может осуждать ее бабушку: девушка казалась такой беззащитной и неискушенной и представляла такую легкую добычу для жестокого мира, для любого, кто пожелал бы ее обидеть, – да и для него, капитана Клейтона, тоже.
Он расплатился и по дороге домой сказал внезапно погрустневшей Зое:
– Вы разрешите как-нибудь навестить вас и выпить чаю с вами и с вашей бабушкой?
Ему не хотелось, чтобы этому существу пришлось что-либо скрывать, лгать или притворяться: ему не хотелось причинять ей боль.
– А что же я ей скажу? – испуганно спросила Зоя.
– Что-нибудь придумаем. Вы заняты в воскресенье?
– По воскресеньям мы с бабушкой гуляем в Булонском лесу.
– Я отвезу вас туда. В четыре часа удобно?
Зоя машинально кивнула, продолжая думать, что она скажет Евгении Петровне. Но Клейтон предложил самый простой выход:
– Вы ей скажете, что я – адъютант генерала Першинга и что мы познакомились на приеме. Говорить правду куда легче, чем лгать. – И снова, уже не в первый раз за этот вечер, он чем-то неуловимо напомнил ей отца.
Клейтон проводил ее до подъезда и видел, как Зоя, обернувшись в дверях, помахала ему на прощание.
Потом по ступенькам застучали ее каблучки.
Глава 16
Однако церемония знакомства Клейтона с Евгенией Петровной прошла легче и проще, чем они думали. Зоя объяснила, что ее представили капитану на приеме, устроенном генералом Першингом в честь дягилевской труппы, и она пригласила его на чашку чая. Старая графиня на мгновение смутилась: одно дело – общаться с князем Владимиром, таким же бедняком, как она с внучкой, и совсем иное – с американским офицером, адъютантом главнокомандующего.
Однако тут же оправилась от замешательства.
К чаю Зоя купила полдюжины пирожных, показавшихся особенно вкусными – они ведь так давно не видели сластей и лакомств! Графиня принесла чайник с кипятком. На столе не было ни самовара, ни серебряных ложечек, ни льняных салфеток, да и угощение было более чем скромным, но томила ее другая забота: что понадобилось американцу в их доме? Все остальное уже не слишком ее волновало.
Однако, когда ровно в четыре пополудни Федор распахнул перед капитаном дверь и тот шагнул через порог, все страхи ее улетучились. Он принес и вручил ей и Зое цветы, яблочный пирог и вообще вел себя как «порядочный человек из хорошего общества», приветствуя Зою со сдержанной почтительностью, а ее – с подчеркнутым уважением. Зою он в тот вечер как бы почти не замечал, разговаривая только с Евгенией Петровной – рассказывал о своих путешествиях, о днях юности, прошедшей в Нью-Йорке, расспрашивал о России, о которой почти ничего не знал. Евгении Петровне, как и ее внучке, он тоже постоянно напоминал Константина, такого же остроумного и обаятельного. Когда Зоя вышла из комнаты, чтобы поставить чайник, графиня откинулась на спинку кресла и спокойно принялась разглядывать гостя: цель его визита стала ей теперь понятна. Разумеется, он был стар для Зои, но очень понравился графине, произведя на нее впечатление человека достойного и с изысканными манерами, умного и тонкого.
– Каковы ваши намерения? – вдруг спросила она.
Капитан, не отводя взгляда, ответил честно:
– Еще не знаю. Мне раньше не приходилось даже разговаривать с девушками ее возраста. Но она – необыкновенное существо, необыкновенное во всем.
Я думал, что смогу стать ей другом, ей – и вам…
– Хочу вам сказать, капитан Эндрюс: Зоя – не игрушка, она только начинает жить, и жизнь эта может быть непоправимо вами испорчена. Судя по всему, она от вас без ума. Мне кажется, дальше заходить не стоит.
Однако оба знали, что это вряд ли возможно, и Евгения Петровна сознавала даже отчетливей, чем Клейтон, что он подошел уже слишком близко, и в любом случае жизнь Зои никогда не станет прежней.
– Она еще очень, очень юна, – промолвила графиня.
Капитан молча кивнул, поражаясь проницательности этой женщины. Он и сам всю эту неделю упрекал себя в том, что так безрассудно увлекся этой едва расцветшей девушкой. «Зачем я преследую ее? – спрашивал он себя. – Что будет, когда придет пора покинуть Париж? Воспользоваться ее благосклонностью и бежать? Это просто подло».
– Вы ведь понимаете, надеюсь, – продолжала Евгения Петровна, – что в другой жизни, в другое время все это было бы просто-напросто невозможно.
– Отлично понимаю, – сказал капитан. – Но и вы, графиня, не станете отрицать, что времена изменились. Не так ли?
– Так, – согласилась она.
Беседа была прервана появлением Зои, которая налила им чаю. Как и было обещано, она показала капитану фотографии, сделанные прошлым летом в Ливадии. На этих снимках он увидел ее рядом с цесаревичем на борту яхты, увидел великих княжон, императрицу и самого Николая. Все это немного напоминало урок истории, и лицо Зои не раз озарялось счастливой улыбкой, когда она объясняла или вспоминала, а капитан слушал, глядел на нее и знал, что он должен был ответить Евгении Петровне. О нет, не другом хотелось ему стать для этой девушки, которая вызывала в нем неведомые, никогда прежде не испытанные чувства…
Но что может он предложить ей, он, сорокапятилетний офицер, прихотью войны занесенный во
