Он улыбнулся и стал наблюдать, как она раскладывает тушеную морковь с мясом по трем выщербленным мискам. Зоя всякий раз при этом вспоминала великолепный фарфор, на котором ели у них во дворце на Фонтанке, и вправду готова была расплакаться. Как же много исчезло из их жизни навсегда! А тогда все принималось как должное… Лучше об этом не думать…
Антуан постучал в дверь их с бабушкой комнаты, приглашая Евгению Петровну ужинать, но через минуту вернулся на кухню один и не без тревоги сказал:
– Говорит, ей не хочется есть. Давайте-ка я сегодня же приведу к ней доктора.
Зоя задумалась: вечерний визит обойдется еще дороже.
– Может быть, она просто устала? Посмотрим. Сейчас поем и принесу ей чаю. Она лежит?
– Нет, сидит и вяжет.
Евгения Петровна уже несколько месяцев вязала что-то нескончаемое, по ее словам – свитер для Зои.
Усевшись за кухонный стол напротив друг друга, они принялись за еду, по безмолвному уговору не трогая бабушкину порцию, хотя добавка была бы для обоих нелишней, – а вдруг Евгения Петровна все же решит поужинать?
– Как прошла сегодня репетиция?
Как всегда, его некрасивое лицо выражало непритворный интерес ко всем ее делам: внимательный взгляд, в котором было что-то мальчишеское, не отрывался от ее лица. У Антуана были мягкие, начинающие редеть белокурые волосы, разделенные аккуратным пробором, и – Зоя давно уже это заметила – изящные руки. В последнее время они перестали дрожать, и вообще Антуан выглядел, несмотря на боли в ноге, не таким изможденным и нервным.
– Все в порядке. Я жду не дождусь, когда вернется Сергей Павлович, мне так не хватает его и моих прежних партнеров – эти сами не понимают, что делают, – сказала Зоя, подумав про себя, что по крайней мере они не голодают, а это не так уж мало в Париже зимой семнадцатого года.
– Сегодня в кафе я слышал, что месяц назад у вас в России произошел государственный переворот. Четверо пацифистов спорили между собой о Ленине, Троцком и большевиках с таким ожесточением, что чуть не подрались. – Антуан хмыкнул. – Хороши пацифисты. Мне очень понравились их аргументы. – Как и многие другие в то время, Антуан относился к большевикам враждебно, а идеи пацифизма разделял.
– Как-то скажется перемена власти на судьбе Романовых? – тихо произнесла Зоя. – Я давно уже не получаю писем из Тобольска.
Молчание Маши вселяло в нее тревогу, но, может быть, доктор Боткин просто не сумел переправить ее письма за границу. Надо терпеливо ждать и не воображать себе всякие ужасы. В это время все терпели, все ждали, когда настанут «лучшие времена», и Зоя тоже надеялась, что они доживут до них. Ходили слухи, что германская армия собирается штурмовать Париж.
В это трудно было поверить – ведь англо-американский экспедиционный корпус контролировал всю Францию, – но Зоя, вспоминая то, что происходило в России девять месяцев назад, понимала, что теперь все возможно.
Поднявшись, она взяла бабушкину тарелку и отнесла ее в комнату, однако уже через минуту вернулась на кухню, тихо сказав Антуану:
– Она заснула. Я решила ее не будить – пусть спит.
Укрыла ее потеплей… – Пригодилось одно из тех одеял, что летом подарил им Клейтон. – Не забудьте завтра перед уходом сказать мне, как имя этого врача.
– Хотите, я пойду с вами? – спросил Антуан.
Но Зоя только покачала головой – она по-прежнему ни от кого не хотела зависеть, даже от их робкого жильца, который наверняка не злоупотребил бы этим.
Перемыв и расставив посуду, она пошла в гостиную и села у огня, стараясь согреться. Антуан смотрел на нее: пламя отбрасывало золотистые блики на ее волосы, играло в зеленых глазах. Незаметно для самого себя он оказался рядом, его манило и притягивало тепло, но еще больше – эта необыкновенная девушка, и ему хотелось быть рядом с нею.
– Какие у вас удивительные волосы, – восторженно вырвалось у него. Зоя с удивлением повернула к нему голову, и Антуан вспыхнул.
– У вас еще удивительней, – поддразнивая, ответила Зоя, которой на миг почудилось, что она ведет шутливую перебранку с Николаем, но сейчас же опомнилась:
– Ой, простите меня, я не хотела вас обидеть, я думала о брате и ответила вам, как ему.
– Какой он был? – спросил жилец, и по его мягкому голосу невозможно было догадаться, что сердце его разрывается от неутоленного желания.
– Чудный… Задумчивый, веселый, смешной, смелый… И очень, очень красивый… Волосы темные – как у отца, а глаза зеленые… – Зоя рассмеялась:
– У него была слабость к балеринам. Но меня бы он не похвалил. – Она взглянула на Антуана с печальной улыбкой. – Он был бы в ярости, узнав, что я танцую на сцене… – И она замолчала, погрузившись в размышления и напрочь забыв про Антуана, глядевшего на нее неотрывно.
– Я уверен, он бы вас понял. Каждый старается выжить и делает не то, что хочет, тем более что выбор у вас был невелик… Наверно, вы с ним были очень близки, да?
– Очень, – сказала Зоя и без видимой связи добавила:
– Когда Николая убили, мама помешалась с горя. – Вспомнив, как лежал, обливаясь кровью, Николай на мраморном полу их дворца, как бабушка разрывала полотно нижней юбки, чтобы перевязать его раны, Зоя не совладала с собой – глаза ее наполнились слезами. Думать об этом было невыносимо, и, по счастью, подошедшая в это время Сава, лизнув ей руку, вернула хозяйку к действительности.
Какое-то время они сидели молча, рядом, погруженные каждый в свои мысли, пока Антуан не отважился
