Они долго все вместе сидели в гостиной и пили чай, а потом Зоя с Клейтоном поехали в дом Миллзов на рю де Варенн, где снова предавались страстной любви. Но на этот раз Клейтон настоял, чтобы они поехали ужинать. Он отвез ее к «Максиму», а затем, к своему сожалению, домой, и, когда они вошли, Евгения Петровна уже спала. Влюбленные на цыпочках ходили по гостиной, ели шоколад, шептались, целовались при свете камина и делились мечтами. Зое хотелось быть с капитаном вместе всю ночь, но она не представляла, как это можно осуществить. Уходя в тот вечер и пообещав прийти утром, Клейтон чувствовал себя двадцатилетним юношей.
Однако на следующее утро он не появился, ив одиннадцать часов Зоя начала волноваться. У них не было телефона, и она не могла позвонить, но в половине двенадцатого капитан пришел с огромным свертком в оберточной бумаге, взгромоздил его на кухонный стол и с загадочным видом сообщил Зое, что это – подарок бабушке. Когда старая графиня присоединилась к ним, Клейтон отошел в сторону и стал следить, как она разворачивает бумагу. Вскоре показался чрезвычайно красивый серебряный самовар с выгравированными инициалами русских владельцев, которые привезли его в Париж, но были вынуждены продать. Клейтон даже не мог представить, как это они умудрились довезти его сюда, но когда он сегодня утром увидел самовар в магазине, то тотчас понял, что должен купить самовар для Евгении Петровны.
У нее перехватило дыхание, и она отступила, глядя на самовар с удивлением, на мгновение ее пронзила острая боль от сознания того, насколько ей были дороги ее собственные сокровища и как она переживала, когда вынуждена была продавать их. Ей до сих пор было очень жаль портсигара и табакерок, которые ей пришлось продать перед самым Рождеством. Но сейчас она могла только, не отрываясь, смотреть на самовар и на их благодетеля, который преподнес его.
– Капитан… вы слишком добры к нам… – Ее глаза наполнились слезами, и она поцеловала Клейтона, слегка коснувшись морщинистой старческой щекой его загорелого лица, напомнившего ей лица ее сына и мужа. – Вы так добры.
– Что вы, такие пустяки.
Он подарил Зое белое шелковое платье, и у нее широко раскрылись глаза от изумления и восторга, когда она развернула его. Платье было выполнено маленькой модельершей, которую звали Габриэль Шанель.
У нее было небольшое ателье, и она производила впечатление удивительно одаренной модистки. Собственноручно продемонстрировав свои изделия, она удивила капитана энергией, жизнелюбием и вкусом: парижане казались капитану вялыми и изнуренными войной.
– Тебе нравится?
Зоя побежала в свою комнату примерить платье и, когда вернулась, выглядела совершенно обворожительной. Ей только очень хотелось бы иметь красивые туфельки к этому платью и жемчужное ожерелье, когда-то подаренное отцом, которое сгорело вместе с особняком на Фонтанке.
– Мне оно ужасно нравится, Клейтон!
Зоя обедала с Клейтоном в новом платье, а, потом оно лежало на полу в его спальне.
Следующий день был последним; капитан уезжал в четыре часа дня, и мысль об этом была для нее невыносимой. Зоя, как ребенок, никак не могла поверить в разлуку, предаваясь любви в последний раз. Даже Евгения Петровна огорчилась, что он уезжает. Прощания в их жизни стали слишком болезненными.
– Будьте осторожны, капитан… мы будем каждый день молиться за вас. – В те дни бабушка и Зоя молились за многих. Графиня поблагодарила Клейтона за огромную доброту к ним обеим.
Капитан же никак не мог заставить себя уйти, оставить Зою. Он понятия не имел, когда вновь окажется в Париже.
Евгения Петровна дала влюбленным возможность побыть наедине; слезы застыли в Зонных глазах, когда она смотрела на капитана, чье лицо причудливо отражалось в серебряном самоваре. Перед самым уходом Клейтона Зоя, рыдая, бросилась ему в объятия, и они долго стояли, прижавшись друг к другу.
– Я так люблю тебя, малышка… пожалуйста, прошу, береги себя. – Он знал, как опасно сейчас жить в Париже: угроза захвата города еще оставалась, и капитан молился, чтобы с Зоей ничего не случилось. – Я вернусь, как только смогу.
– Поклянись мне, что будешь беречь себя. Клянись! – потребовала Зоя сквозь слезы; она даже боялась подумать о том, что может потерять еще одного близкого ей человека.
– Обещай не жалеть о том, что мы сделали. – Клейтон понимал, что последствия их любви могут тяжело сказаться на положении девушки. Он боялся, что она могла забеременеть в первый день их любви. В последующие дни, правда, он был более осторожен, но в тот, первый, совладать с собой не мог.
– Я никогда ни о чем не пожалею. Я слишком сильно люблю тебя.
Зоя проводила капитана до машины и стояла, махая рукой, пока автомобиль не скрылся из виду. Слезы катились у нее по щекам, когда она смотрела, как исчезает, растворяется в сумерках ее любовь – быть может, навсегда.
Глава 23
Несмотря на обещание писать, известий от Клейтона не было. Вероятно, расположение штаба все еще было засекречено, и они были совершенно отрезаны от мира, когда стояли на Марне, перекрывая немцам путь к Парижу.
В марте началось последнее крупное наступление немецких войск, и союзники обороняли подступы к Парижу. Па улицах рвались снаряды, и Евгения Петровна боялась теперь выходить из дома.
Взрывом снесло голову у статуи Святого Луки в Мадлен. Повсюду бродили голодные, испуганные люди. Дягилев предоставил Зое возможность уехать.
3 марта он с труппой балета уезжал на гастроли в Испанию, но Зоя не могла оставить Евгению Петровну одну.
Она вновь осталась в Париже, но спектакли прекратились. Теперь было слишком опасно даже ходить по улицам. И однажды Зоя чудом уцелела, когда на Великую пятницу рухнула церковь Святых Георгия и Прокофия возле Отель-де-Вилль. В тот день она решила пойти туда вместо собора Александра Невского и только успела выйти наружу, как снарядом пробило крышу, которая рухнула, убив и искалечив около сотни
