о них днем… Маленькие девочки, теперь женщины средних лет, бередят мне сердце, я хочу им помочь.
– Это больше похоже на одержимость, чем на любовь, – ухмыльнулась Элоиза и сочувственно похлопала Джона по руке. Она по-прежнему испытывала к нему симпатию. – Плохи твои дела, малыш. Наверное, тебе придется написать об этом книгу.
– Никто не поверит, что это правда. Да я бы и не смог, не мое это дело. Ты же знаешь. Но меня их история просто сводит с ума. Как произошло, что люди, о которых я узнал из тощего досье, принесенного клиентом, стали настолько мне близки?
– Иногда так случается.
– Но я смогу когда-нибудь избавиться от этого наваждения?
– Да, когда ты выяснишь все до конца, – ободрила его Элоиза, доедая салат. – Когда я заканчиваю книгу, персонажи исчезают. Навсегда. Но перед этим я от них тоже схожу с ума, они меня просто преследуют.
– Вот-вот! – оживился Джон. – В точности так происходит и со мной!..
Его преследовали мысли либо о Хилари, либо об Александре, которой он позвонил сразу, как только убедился, что Хилари работает в телекомпании.
Александра была просто счастлива. Теперь она ждала новостей о ходе поисков Меган.
Джон торопил своих сотрудников, так как Паттерсон угасал на глазах.
– И что мне делать, чтобы от этого избавиться?
– Надо закончить работу, довести дело до конца, и все уйдет. Так бывает у меня. Это трудный случай?
В отличие от Саши, она всегда интересовалась его работой, возможно, потому, что искала новые сюжеты.
– Очень. Но две трети дела сделано. Мне надо найти еще один фрагмент отгадки. История довольно необычная. Я тебе ее расскажу, когда завершу работу.
– Хорошую историю я могла бы использовать. На следующей неделе я начинаю новую книгу. На лето я сняла дачу на Лонг-Айленде…
Она работала как одержимая, но, очевидно, получала от этого удовольствие. Улыбнувшись, Элоиза спросила:
– А как твоя балерина?
В ее вопросе не было ревности. После развода у них сохранились добрые отношения. Джон как-то познакомил се с Сашей, и Элоиза, сама не будучи в восторге от подруги экс-супруга, поняла, что он сильно ею увлечен.
В ответ Джон пожал плечами:
– Так себе. Люди, связанные с балетом, видимо, живут в замкнутом мирке. Она весьма далека от действительности, реалий моей жизни, во всяком случае.
– Выходит, балерины даже хуже писательниц? – опять улыбнулась Элоиза.
– Гораздо хуже. Ты по крайней мере не жаловалась денно и нощно на боль в ступнях и не дрожала за свои драгоценные мышцы. Вообще им лучше не дышать, чтобы не дай бог не травмировать себя.
– Как это, должно быть, утомительно!..
Элоиза пригубила вина и с улыбкой посмотрела на Джона. Она ценила его человеческие качества и, порой сожалея, что их брак распался, задавала себе вопрос, мог бы он сохраниться, приложи она к этому больше усилий.
Однако Элоиза была достаточно умной, чтобы понимать, что семейная жизнь – не ее поприще. Для работы ей требовалось одиночество, в то время как Джон всегда стремился к полноценной семейной жизни и хотел иметь детей.
– Мне все же не кажется, что она для тебя подходящая подруга жизни.
– Мне тоже, – согласился Джон. – Но потребовалось некоторое время, прежде чем я это понял. Вообще людей, с которыми мне было хорошо, не так уж много. Большинство или недостаточно умны, или недостаточно приятны, или, кроме себя, ни о ком больше не заботятся.
Джон поймал себя на том, что невольно пожаловался на Сашу. С момента возвращения из Парижа он проявлял к ней гораздо меньше интереса.
– А как насчет тебя? Сказочный принц на горизонте не появился?
Элоиза непринужденно улыбнулась и, помахав знакомому издателю, ответила:
– У меня на это нет времени. Пока все без перемен.
Трудно сочетать карьеру и личную жизнь.
– Но можно, если захотеть.
– Наверное, я не хочу… – Она всегда была с ним честна. – Наверное, я не хочу больше того, чем имею. Мне хватает моей пишущей машинки и стареньких халатов.
– Эл, это ужасно. Нельзя так себя растрачивать.
– Ничего не ужасно. Мне никогда не хотелось всей этой сентиментальной ерунды. О детях и думать не могу без содрогания.
– Почему?
