— Пока что ты меня не убедил.
Последовало долгое молчание. Банашар сомкнул глаза и закрыл их ладонями, как будто молясь о прощении. Сейчас ему могут помочь только слова. Слова, сказанные этому типу. О, как ему хочется, чтобы слов… хватило. 'Коготь, готовый стать моим союзником? Почему? Потому что у Когтя появился… соперник. Новая организация, посчитавшая нужным возвести непроницаемую стену вокруг Верховного Мага Империи. И как это характеризует новую организацию? Они видят в Тайскренне врага, или желают отдалить его от дел, так, чтобы бездействие казалось лучшим выходом даже ему самому. Они знают, что он знает, и хотят посмотреть, будет ли он сопротивляться. Однако он не сопротивляется, заставляя их думать, что стал слабым. Все ждут. О боги, во что мы ввязываемся?'
Банашар заговорил, не отрывая рук от лица: — Я хочу спросить у тебя кое-что, Жемчуг.
— Давай.
— Представь себе замысел самый обширный. Представь, что он измеряется тысячелетиями. Представь стареющие лики богов, богинь, вер и цивилизаций…
— Представил. И в чем вопрос?
Жрец колебался. Он медленно опустил руки и вгляделся сквозь полутьму в смутное, серое лицо напротив. — Какое преступление хуже, Жемчуг: когда бог предает своих поклонников, или когда они предают своего бога? Если поклонники решились творить зверства во имя бога? Что хуже, Жемчуг? Скажи.
Коготь был неподвижен в течение дюжины ударов сердца. Потом дернул плечом: — Ты спрашиваешь у лишенного веры.
— Кто сможет судить лучше?
— Боги предают поклонников постоянно. Насколько я могу судить. Каждой не принятой мольбой, каждым отвергнутым призывом о помощи. Полагаю, в этом и суть веры.
— Неудача, молчание и равнодушие богов? Так ты понимаешь веру, Жемчуг?
— Я же сказал, что не гожусь в судьи.
— Но где здесь ИСТИННОЕ предательство?
— Это зависит… Если бог почитаем ради благ почитания, ради удовлетворения поклонника… Если между ними нет морального соглашения — то нет смысла и в понятии 'предательство'.
— Для кого, ради кого действует бог? — воскликнул Банашар.
— Если придерживаться вышеупомянутого допущения, бог действует лишь ради себя самого или себя самой.
— В конце концов, — склонился к нему Банашар (голос его стал хриплым), — кто мы такие, чтобы судить?
— Как скажешь.
— Да.
— Не если между богом и поклонником заключен нравственный договор, тогда каждый отказ от помощи означает предательство…
— Это при условии, что просящий милости у бога сам связан некоторой моралью.
— Верно. Муж, просящий, чтобы его жена погибла в ужасной катастрофе и он смог бы взять в жены любовницу, вряд ли может рассчитывать на сочувствие сколько — нибудь уважающего себя бога.
Банашар расслышал в голосе Когтя иронию, но решил игнорировать ее. — А если жена — тиранша, избивающая детей?
— Ну, тут хороший бог должен действовать, не дожидаясь молитв.
— То есть сама молитва эта будет злом, невзирая на ее мотивы?
— Ну, Банашар, в моем сценарии любые мотивы становятся сомнительными. Учти наличие любовницы…
— А если любовница станет весьма доброй и любящей мачехой?
Жемчуг фыркнул, рубанув рукой по воздуху: — Проклятие! Хватит болтовни. Валандайся с моральными парадоксами в одиночку. Не вижу никакого смы… — Его голос затих.
Банашар молчал. Сердце его стало грудой пепла. Он пытался не дать себе зарыдать вслух.
— Они не умоляли, не просили, не искали помощи, — сказал Жемчуг. — Их молитвы были требованием. Предательство… с их стороны. — Коготь склонился на стуле. — Банашар. Ты намекаешь, что Д'рек убила их всех? ВСЕ СВОЕ СВЯЩЕНСТВО? Они изменяли ей! Каким образом? Чего они требовали?
— Идет война, — уныло ответил Банашар.
— Война. Между богами, да… о боги! Ее поклонники встали не на ту сторону!
— Она услышала их, — Банашар заставлял себя отвечать. — Она поняла, что они сделали выбор. Выбрав Увечного Бога. Они требовали силу крови. Хорошо, решила она, если они так жаждут крови… она даст им желаемое. — Он уже шептал. — Все, чего они желают.
— Банашар, погоди… Почему сторонники Д'рек избрали кровь и силу крови? Это путь Старших. В твоих словах нет смысла.
— Культ Змеи весьма древний. Даже мы не смогли определить, насколько он стар. В 'Глупости Готоса' — в тех фрагментах, что есть в Храме — упоминается о богине Повелительнице Гниения, Госпоже Червей. Полудюжина титулов. Однако недавно эти свитки пропали…
— Когда?
Банашар горько улыбнулся: — В ночь бегства Тайскренна из Великого Храма Картула. Он захватил их. Они должны быть у него. Понимаешь? Что-то не так! Совсем не так! Мое знание и знания Тайскренна — его доступ к 'Глупости' — мы должны потолковать, мы должны найти смысл произошедшего, его значение. Это важнее высшей власти. Война идет между богами — но скажи мне, чья кровь прольется? Случай с культом Д'рек — только начало!
— Боги предадут нас? — Жемчуг откинулся на спинку стула. — Нас. Смертных. Верим мы или нет, наша кровь оросит землю. — Он помолчал. — Возможно, мы сможем убедить Тайскренна. Если выпадет случай. Но как насчет других жрецов — ты взаправду веришь, что убедишь и их? И что ты им скажешь? Банашар, ты будешь призывать к реформации? К некоей революции среди верующих? Они посмеются тебе в лицо.
Банашар отвернулся. — Мне… наверное… Но Тайскренн…
Собеседник замолк. Комнату залил тусклый свет — наступал день, холодный и унылый. Наконец Жемчуг вскочил одним плавным безмолвным движением. — Это дело Императрицы…
— Ее? Не будь дураком…
— Осторожнее, — тихо сказал Коготь.
Банашар старался думать четко. Его не отпускало отчаяние. — Она вступит в игру, освободив Тайскренна от должности Имперского Мага. Тогда он сможет действовать. Если верить слухам о Серой Богине, терзающей Семиградье, становится ясно: война богов уже началась, они мириадами способов манипулируют миром смертных. Будет мудро с ее стороны противостать угрозам.
— Банашар, — ответил Жемчуг, — слухи преуменьшают истину. Умерли уже сотни тысяч. Может, и миллионы.
'Миллионы?'
— Я расскажу Императрице, — повторил Жемчуг.
— Когда ты уходишь? 'И что с теми, что изолируют Тайскренна? Теми, что планируют убить меня?'
— Нет надобности, — сказал, направившись к двери, Коготь. — Она прибудет сюда.
— Сюда? Когда же?
— Скоро.
'Зачем?' Но он промолчал, ибо Коготь уже вышел.
Искарал Паст влез на мула и заставил его ходить кругами по палубе. Он заявил, что животному необходимо упражняться. Со стороны казалось, что он трудится больше, чем его нелепый слуга — каждые пятьдесят ударов сердца приходилось спрыгивать со спины и уговаривать мула продолжать движение.
Больной и усталый на вид Маппо прислонился спиной к стене рубки. Он плакал во сне каждую ночь, а просыпаясь, понимал, что кошмару удалось проникнуть сквозь барьер сновидений. Все дни он проводил
