— Радуйся ветру, — отозвался Корик. — Мы уходим от здешних кошмаров быстро, очень быстро. Разве это не хорошо?
Каракатица выпрямил спину и поглядел на Скрипача: — Сержант, Сепик был вассалом Империи?
Тот кивнул.
— Тогда действия Тисте Эдур — акт войны?
Бутыл и остальные уставились на сержанта. А он состроил рожу, будто пытаясь не подавиться словами Каракатицы. — Технически, да. Увидит ли это Императрица в том же свете? Озаботится ли? У нас и так врагов хватает.
— Адъюнкт отошлет рапорт и так далее, — сказал Тарр. — К тому же мы уже столкнулись в бою с их флотом.
— Может быть, они и сейчас нас выслеживают, — скривился Каракатица. — А мы приведем их в самое сердце Империи.
— Отлично, — заявил Тарр. — Сможем ублюдков раздавить.
— Или они раздавят нас, — пробормотал Бутыл. — То, что сделал Быстрый Бен, было не настоящее…
— Поначалу, — сказал Скрипач.
Бутыл замолчал. Затем: — От некоторых союзников лучше держаться подальше.
— Почему? — спросил сержант.
Ну, — начал объяснять Бутыл, — есть союзники, которых не поймешь, мотивы которых неясны или чужды нашим — вот я о чем толкую, сержант. Поверьте мне, нам не захочется войны с магией Оплотов. Она нам не понравится.
Теперь все смотрели на него.
Бутыл опустил голову. — Протащить его под килем, — предложил Каракатица. — Мигом все выложит.
— Это искушение, — согласился Скрипач. — Но у нас есть время. Много времени.
'Дураки. Время — это как раз то, чего у нас нет. Это она и пытается нам показать, проталкивая волшебным ветром сквозь владения Маэла — а он и поделать ничего не может. Так тебе и надо, Маэл, корявая устрица!
Время? Забудьте. Она тащит нас в сердце бури'.
Глава 20
Дисциплина — наилучшее оружие против самоуверенности. Реагируя на зверства фанатиков, мы должны трезво соизмерять достойный ответ. И да не заявим мы, обуянные риторикой благочестия, что среди нас самих фанатиков нет; ибо любая традиция порождает самоуверенность, и в особенности тогда, когда традиция эта чувствует себя под угрозой. Фанатизм легко рождается в окружении морального упадка (реального или воображаемого), но также и в окружении узаконенного беззакония, под знаменами 'сложившейся практики'.
Дисциплина — это умение противостоять не только врагу внешнему, но и самим себе; ибо без здравой критичности — признаем это — оружие, на котором мы присягали, принесет миру простое убийство.
И первой его жертвой станет объективная правота нашего дела.
'Становится все труднее не сожалеть о принятых решениях', думал Ганоэс Паран. Разведчики докладывали, что Дераготы не преследуют армию, двигавшуюся на северо-восток по практически пустым землям; однако само их отсутствие заставляло тревожиться. В конце концов, если монстры не бегут за ними, тогда что они замыслили?
Джагутская волшебница Ганат постаралась намекнуть, что решение выпустить на свободу древних зверей будет ошибкой. Наверное, ему следовало ее послушать. Какая самонадеянность — полагать, что он сможет свободно манипулировать всеми силами, натравленными на Т'ролбарала. Возможно, он пренебрегает способностями уже населяющих мир Властителей. Дераготы — первобытная мощь, но мир вышел из первобытности и не желает подчиняться таким необузданным силам.
'Ну, достаточно. Что сделано… Пусть на этот раз за мной все подчищает кто-нибудь другой. Для разнообразия'.
Он нахмурился. 'Хотя, наверное, это как раз обязанность Владыки Колоды Драконов. Но я титула не домогался'.
Паран ехал с одной из рот, где-то в середине колонны. Он не желал окружать себя свитой или создавать отдельный отряд. Сегодня в авангарде кулак Руфа Бюд — Паран часто ставил одного из кулаков на временное командование, сам оставаясь в сопровождении одного Ното Свара и, иногда, Харлочеля. Вестовой вернулся к исполнению прямых обязанностей, хотя, по счастью, срочных приказов приходится отдавать мало.
— Знаете, вы выглядели более грозным, — сказал Ното Свар, — под именем капитана Добряка.
— Тихо, вы.
— Это наблюдение, Верховный Кулак, не жалоба.
— У вас, лекарь, каждое наблюдение походит на жалобу.
— Обидно, сэр.
— Вы не поняли… Расскажите что-то интересное. Например, о Картуле. Там вы поклонялись Д'рек?
— О Худ, нет! Ну хорошо. Если желаете интересного, я расскажу о себе. В молодости я был лаполомом…
— Кем — кем?
— Я ломал лапы собакам. Но только беспородным. Хромые псы имели большое значение для праздника…
— Ах, вы имеете в виду фестиваль Д'рек! Мерзкий, варварский день прославления грязи! Так вы ломали лапки бедным, беспомощным животным, чтобы одуревшие детишки забили их камнями до смерти.
— К чему вы это, Верховный Кулак? Да, я именно этим и занимался. Три полумесяца за собаку. На жизнь хватало. Увы, я уже начинал уставать…
— Малазане запретили фестиваль…
— Да, как раз вовремя. На редкость неудачное решение. Мой народ страдал, искал иные способы выразить наше…
—.. ваше извращенное, болезненное стремление причинять страдания и унижения!
— Ну, да. Так мне рассказывать или вас слушать?
— Возьми меня Бездна! Примите извинения. Прошу продолжать. Но только чтобы меня не стошнило…
Ното Свар задрал нос. — В молодости я не всаживал богиням отата…
— И я. Впрочем, как любой молодой мужчина — не собачий лаполом — всадить я был не прочь… Богинь я любил. Хотя бы статуи. Взять к примеру Солиэль…
— Солиэль! Подобие, энергично преувеличенное, дабы побудить зрительниц к материнству…
— Неужели? По-моему, слишком уж откровенно побуждающее…
— Помните, — примирительно сказал Ното Свар, — что вы были молоды…
