дана передышка. Нежеланная. Не знаю, смогу ли я сражаться, если остыну.
— Когда ты не сможешь сражаться, тебе подарят забвение и равнодушие.
— Я не думаю, что они перестанут подчиняться ей. Но в этом был бы смысл. Думаю, она желает, чтобы дети ушли, оставив небольшую группу обреченных. Обреченных, как и мы. — Он пожал плечами. — Панек не удивился бы.
— Другие дети следуют за ним. Они его не бросят. И матерей не бросят.
— Оставшись, они разобьют наши сердца.
— Да…
Тисте Эдур огляделся: — Ты сожалеешь, Онрек, что вернул себе чувства?
— Пробуждение души служит напоминанию.
— О чем?
— О том, отчего я назван 'Сломанным'.
— Ты не более сломан, чем все мы.
— Не как Моноч Охем или Ибра Гхолан.
— Да, не как они.
— Тралл Сенгар, когда начнется атака, знай — я уйду от тебя.
— Неужели?
— Да. Я намерен бросить вызов их вождю. Сразить его или пасть в бою. Возможно, если я заставлю их заплатить великую цену, они отринут союз со Скованным Богом. Или хотя бы отступят надолго.
— Понимаю. — Тралл улыбнулся. — Друг, мне будет недоставать тебя в последние мгновения жизни.
— Если я преуспею, Тралл, я вернусь к тебе.
— Тогда убей их вожака поскорее.
— Таково мое намерение.
— Онрек, я слышу в твоем голосе нечто новое.
— Да.
— И что это?
— Это означает, что Онрек Сломанный открыл не только нетерпение, но и кое-что еще.
— Что же?
— Вот что: мне надоело защищать незащитимое. Мне надоело видеть гибель друзей. В грядущем бою ты ужаснешься мне. Ты увидишь то, чего не могут достичь Ибра Гхолан и Моноч Охем. Тралл Сенгар, ты увидишь Т'лан Имасса, возродившего в себе гнев.
Банашар открыл дверь и пошатнулся на пороге, схватившись рукой за косяк. Вошел в жалкую комнатушку. Кислая вонь измятой постели, засохшая еда на столике под заколоченным окошком. Он помялся, раздумывая, зажигать ли лампу — но масло почти кончилось, а купить нового он позабыл. Бывший жрец почесал щетину на подбородке, и ему показалось, что кожа онемела.
Треск стула, стоявшего в шести шагах, у дальней стены. Банашар застыл, пытаясь пронзить взором тьму. — Кто тут?
— Мало в нашем мире есть вещей более жалких, — сказал сидевший на стуле, — нежели бывший Демидрек в полном отчаянии. Ты напиваешься каждый вечер и лежишь в этом мерзком клоповнике. Почему бы?
Банашар шагнул вправо и тяжело плюхнулся на койку. — Не знаю, кто ты таков, — ответил он, — и не вижу причин отвечать.
В ответ послышался вздох. — Ты посылаешь одно таинственное послание за другим. Ты все отчаяннее молишь о встрече с Верховным Магом Тайскренном.
— Тогда ты должен бы понять, — сказал Банашар, пытаясь избавиться от пьяной тупости (чему очень способствовал ужас), — что дело касается лишь посвященных Д'рек…
— Это понятие больше не относится ни к тебе, ни к Тайскреннну.
— Есть нечто, что не может быть оставлено позади. Это знает Тайскренн, знаю и я…
— Сейчас Верховный Маг не знает ничего. — Незнакомец помолчал и, кажется, начал изучать собственные ногти. Затем сказал иным тоном: — Пока не знает. А может, и никогда не узнает. Видишь ли, Банашар, это решать мне.
— Ты кто?
— Тебе еще рано знать об этом.
— Зачем ты перехватываешь мои письма?
— Ну, строго говоря, я ничего такого не делал.
Банашар нахмурил лоб: — Ты только что сказал, что все решаешь.
— Да, решаю. Решаю, остаться ли мне в сторонке, как и раньше — или вмешаться. Если, гм… причина будет достаточно весомой.
— Тогда кто блокирует мои усилия?
— Пойми, Банашар, что Тайскренн прежде всего маг Империи. Его прошлое более не важно…
— Не так. Если учесть, что я узнал…
— Расскажи мне.
— Нет.
— Попробуй вначале убедить меня.
— Не могу, — сказал он, комкая простыню по бокам.
— Безопасность Империи?
— Нет.
— Ну, начало положено. Ты сказал, что дело касается бывших последователей культа Д'рек. Могу предположить, что это имеет отношение к череде таинственных смертей жрецов Змеи. Смертей? Скорее жестоких убийств. Скажи, остался ли хоть кто-то? Хоть один человек?
Банашар молчал.
— Разумеется, кроме тех, — продолжал незнакомец, — что по разным причинам отпали от культа. От поклонения.
— Тебе известно слишком многое, — сказал Банашар. Нужно было покинуть эту комнату. Нужно было ночевать каждый раз в разных местах. Но он не думал, что хоть кто-то знающий его остается в живых. Неужели не все убиты? 'И я знаю, за что. О боги, хотелось бы мне сохранить неведение'.
— Тайскренна изолируют, — произнес незнакомец. — Тщательно и весьма эффективно. Как профессионал, признаюсь в некотором восхищении. Увы, мое восхищение сопряжено с не меньшей тревогой.
— Ты Коготь.
— Отлично. В тебе осталась хоть капля прежней мудрости, пьянчуга Банашар. Да. Мое имя Жемчуг.
— И как ты нашел меня?
— Важно ли это?
— Для меня — важно.
Новый вздох, взмах руки. — О, как это скучно. Я выследил того, кто, в свою очередь, выслеживал тебя — с кем ты говоришь, куда ходишь, все как следует.
— Следует? Интересно, для чего это?
— Ну, могу предположить, для подготовки убийства. Когда хозяин шпиона решит, что время пришло…
Банашар задрожал, по телу потек холодный, липкий пот. — Тут нет ничего политического, — прошептал он, — ничего, касающегося Империи. Никакого повода для…
— Есть. Ты сам подставил себя, Банашар. Не забудь, что Тайскренна изолируют. Ты хочешь прорвать блокаду, пробудить Верховного Мага…
— Почему он допускает такое? — воскликнул Банашар. — Он не глупец…
Послышался тихий смех. — О да, Тайскренн не глупец. В этом и кроется ответ.
Банашар близоруко заморгал. — Я должен увидеться с ним, Жемчуг.
