«сделает все возможное» – так сказала дочери Джин, когда они ехали в такси. Тана промолчала, а про себя отметила эту типичную для него фразу, за которой ничего не стояло. Он говорил так в течение многих лет – на Рождество, на День Благодарения, на день рождения Джин. На практике это обычно означало, что он не приедет, а пришлет цветы, телеграмму или письмо с поздравлениями. Тана помнила, какое удрученное бывало в таких случаях у матери лицо, но сейчас Джин была слишком воодушевлена предстоящим событием, чтобы переживать из-за Артура. Сегодня она напоминала хлопотливую наседку. Все матери сгрудились в одном конце длинного бара, в другом его конце собрались отцы. Среди приглашенных были старые друзья и доброжелатели богатых домов. Однако большую часть зала заполняла молодежь в возрасте Таны. Девушки были в розовых, красных либо ярко-зеленых шелковых платьях, и лишь немногие могли похвастаться белыми нарядами, купленными специально для этого случая. Это была разношерстная толпа упитанных девушек с круглыми лицами и широкими талиями. Тана выигрывала на фоне своих ничем не примечательных сверстниц: высокая и стройная, она, не в пример остальным, держалась независимо и гордо.
Джин наблюдала за дочерью, стоя в другом конце зала. Но вот где-то в середине вечера наступил торжественный момент: началась церемония представления. Девушки проходили одна за другой перед гостями и, придерживая длинные юбки, делали книксен. Их вели под руку отцы. Джин даже расплакалась от гордости за дочь. Втайне она надеялась, что Тану может представить Артур, но он, конечно же, не смог выбраться. Он и так сделал для них слишком много, Джин не могла рассчитывать на большее. Порозовевшая от волнения Тана вышла, опираясь на руку Джорджа Чандлера. Изящно присев, она поклонилась гостям, опустила глаза и исчезла в толпе дебютанток. Вновь заиграла музыка и начались танцы. Все было позади – официальное представление Таны состоялось. Она оглядела зал, чувствуя себя в глупейшем положении. Не было ни воодушевления, ни радостного возбуждения, ни романтической дрожи в позвоночнике. Она исполнила желание матери, больше от нее ничего не требовалось. Начавшаяся неразбериха дала ей возможность затеряться на какое-то время в толпе. Чандлер, похоже, по уши влюбился в улыбчивую рыжеволосую толстушку в замысловатом платье из белого бархата, и Тана благоразумно устранилась, позволив ему добиваться расположения предмета своей страсти. Она прошла в альков и со вздохом облегчения села в стоявшее там кресло, закрыв глаза, благодарная уже за то, что не видит толпу танцующих, своего «кавалера», которого она терпеть не могла, слез радости в глазах своей покинутой в одиночестве матери. Подумав о Джин, она снова вздохнула и вдруг услышала над собой мужской голос, заставивший ее вздрогнуть от удивления и испуга.
– Скучаем, красавица? – Тана подняла веки: перед ней стоял высокий темноволосый юноша с почти такими же зелеными глазами, как у нее самой. Его манеры были свободными, если не развязными – это чувствовалось в небрежной прическе, в кое-как завязанном черном галстуке, в том, как он держал стакан с виски, и во всей его непринужденной позе; он стоял и смотрел на нее сверху вниз с полунасмешливой улыбкой. – И кто только придумал этот маскарад? – Во взгляде его изумрудных глаз каким-то непостижимым образом сочетались насмешка и восхищение.
Тана неуверенно кивнула ему в ответ и неожиданно для себя рассмеялась.
– Вы меня напугали. – Она с улыбкой взглянула ему в глаза: у нее было такое ощущение, что она его где-то встречала. – Что вам сказать? Это было нечто.
– Вы правы. Выставка-продажа скота. Я посещаю их каждый год.
Тане, однако, показалось, что, несмотря на свой глубокомысленный вид, он слишком молод и вряд ли успел приобрести большой опыт в таких делах.
– И давно вы к этому приступили?
Он хитро усмехнулся, будто уличенный во лжи мальчишка.
– Собственно говоря, сегодняшний бал должен был быть первым, но в прошлом году меня по ошибке пригласили на котильон и на все другие «выездные вечера». – Он комично закатил глаза. – Боже мой, какая это была скучища! – Окинув ее оценивающим взглядом, он прихлебнул из своего стакана. – А вы как попали сюда, принцесса?
Она весело улыбнулась ему.
– В такси.
– У вас прекрасный кавалер. – Он снова саркастически усмехнулся, и она невольно засмеялась. – Вы с ним уже помолвлены?..
– Боже упаси!
– Это доказывает, что вы не лишены минимального здравого смысла. – Он говорил в ленивой аристократической манере, нехотя цедя слова. Казалось, он готов иронизировать над всем и вся. Тана была очарована: в нем чувствовалось что-то дерзкое и вызывающее. При том, что он был богато и модно одет, его манеры могли показаться шокирующими, и это идеально подходило к ее настроению.
– Так вы, стало быть, знаете Чандлера?
Юноша снова усмехнулся.
– Мы с ним учились два года в одном и том же интернате. Джордж неподражаемо играет в гандбол и неплохо смотрится на теннисном корте; он не самый классный игрок в бридж; по математике, истории и биологии он, помнится, не блистал. Между ушей у него полная пустота.
Тана не удержалась от смеха. Она и сама не симпатизировала Чандлеру, а этот незнакомец обрисовал его с беспощадной хирургической точностью.
– Нарисованный вами портрет очень похож на оригинал. Вы наблюдательны, хотя и не слишком любезны.
– Мне не платят за любезности. – Он шаловливо улыбнулся и снова прихлебнул виски. Его глаза остановились на ее бюсте и тонкой талии.
– А за что вам платят?
– Пока, собственно, мне не платят ни за что. – На этот раз его улыбка была благожелательной. – И, Бог даст, не будут платить.
– Где вы учитесь?
Он наморщил лоб, словно силясь припомнить что-то важное, потом уставился на нее с совершенно идиотским видом.
