очень серьезно. – Не упусти время, Тэн. Это единственное в жизни, что имеет для меня значение, единственное, о чем я в самом деле беспокоюсь, – мои дети и моя жена.
Тана была шокирована таким заявлением. Она-то полагала, что его карьера была для него всего важнее, а затем еще больше поразилась, когда услышала, что он собирается отказаться от работы государственным защитником и заняться частной практикой.
– Ты серьезно? Но почему?
– Потому что мне не нравится работать на чужого дядю и мне надоело защищать этих ублюдков. Они все совершили эти преступления, даже если и клянутся, что не делали этого, или, во всяком случае, большинство из них. Меня просто тошнит от всего этого. Пора все изменить. Я собираюсь стать партнером одного знакомого адвоката.
– А тебе это не наскучит? Обычные гражданские дела? – У нее это прозвучало как нечто заразное, и он, расхохотавшись, покачал головой.
– Нет, мне не надо такого воодушевления, как тебе, такой страсти, Тэн. Я не смог бы нести такой крест, как ты это делаешь ежедневно, изо дня в день, изо дня в день. Я восхищаюсь тобой, но сам буду абсолютно счастлив, имея небольшую спокойную практику и Аверил с детишками.
Гарри никогда не был тщеславен и довольствовался настоящим положением вещей. Тана почти завидовала ему. Ее же сжигал какой-то более мощный огонь. Это было то, что Мириам Блейк усмотрела в ней десять лет назад, и это до сих пор сидело в ней. Оно требовало все более сложных дел, перекрестных допросов, постоянно искало все более тяжелых испытаний. Ей особенно польстило, что в следующем году она была включена в список комиссии из прокуроров, которые встречались с губернатором для решения сложных вопросов, влияющих на криминальные процессы по всему штату. Этой работой занималось полдюжины юристов, все, кроме нее, мужчины: двое из Лос-Анджелеса, двое из Сан-Франциско, один из Сан-Хосе, – и это была, как она полагала, самая интересная неделя в ее жизни. Тана находилась в постоянном возбуждении. Прокуроры, судьи, политики заседали далеко за полночь, и когда она добиралась до постели, то бывала настолько взбудоражена этими разговорами, что не могла заснуть еще часа два. Она лежала без сна, снова и снова все переосмысливая.
– Не правда ли, интересно? – сидящий рядом прокурор склонился к ней и заговорил приглушенным голосом. В этот день они слушали обсуждение губернатором проблем, о которых она накануне спорила с кем-то из присутствующих. Он занимал точно такую позицию по этим вопросам, что и она, и ей захотелось встать и поприветствовать его.
– Да, – шепнула она в ответ.
Это был один из прокуроров из Лос-Анджелеса: седоволосый, высокий и привлекательный. На следующий день они сидели рядом за обедом, и Тана была поражена его щедростью и великодушием. Он был интересный человек, уроженец Нью-Йорка, учился в Гарвардском юридическом колледже, затем переехал в Лос-Анджелес.
– Ну, а последние несколько лет я жил в Вашингтоне, работал в правительстве, но только что вернулся на Запад и очень рад, что так поступил, – улыбнулся он. Держался он непринужденно, улыбка его была теплой; Тане понравились его идеи, когда они снова разговорились в тот вечер, а к концу недели все они почувствовали себя друзьями. Прошедшая неделя была наполнена восхитительным обменом мнений, идей, взглядов.
Он остановился в Хантингтоне. До отъезда он предложил ей посидеть за бокалом вина в «Этуали». Их взгляды и мысли были сходны, как ни у кого из присутствующих на заседаниях комиссии. Тана обнаружила в нем умного собеседника и единомышленника, присутствуя на разных комиссиях, куда они были включены. Он много и профессионально работал и всегда был приятен в общении.
– Как вам нравится работа в офисе окружного прокурора? – поинтересовался он.
Большинству женщин, которых он знал, это не нравилось. Они занимались семейными проблемами или другими аспектами права, но женщины-обвинители встречались редко и по вполне очевидным причинам. Это была чертовски тяжелая работа, и никто им ее не облегчал.
– Я люблю ее, – улыбнулась Тана. – Она не оставляет мне много времени для личной жизни, но это и хорошо.
Она с улыбкой посмотрела на него и откинула назад длинные волосы (на работе она стягивала их в узел). Ей приходилось носить костюмы и блузы в суде, но дома она сжилась с джинсами. Сейчас на ней был серый фланелевый костюм со светло-серой шелковой рубашкой.
– Замужем? – он вопросительно приподнял брови и взглянул на ее руку.
Тана улыбнулась:
– Боюсь, у меня нет на это времени.
За последние годы в ее жизни была уйма мужчин, но долго никто не продержался. Она неделями пренебрегала ими из-за занятости в суде, готовя дела; у нее просто не хватало для них времени. Это не было столь уж ощутимой потерей, хотя Гарри продолжал настаивать, что когда-нибудь она об этом пожалеет. «Я когда-нибудь займусь этим». – «Когда? В 95 лет?»
– А что ты делал в правительстве, Дрю?
Его звали Дрю Лэндс, а глаза у него были самые голубые, какие она только когда-либо видела. Ей нравилось, как он улыбается, и она поймала себя на мысли, что хочет знать, сколько ему лет, правильно угадав, что около сорока пяти.
– Какое-то время я был введен в Министерство торговли. Там кто-то умер и мной заполнили пустоту, пока не назначили постоянного работника, – он улыбнулся, и Тана снова ощутила, что этот мужчина ей нравится больше, чем кто-либо другой. – На какое-то время это была интересная работа. А в самом Вашингтоне есть что-то возбуждающее. Все концентрируется вокруг правительства, люди вовлечены в эту жизнь. Если вы не работаете в правительстве, вы там абсолютно никто. А ощущение власти – оно преобладает. Это все, что имеет там значение для любого человека. – Он улыбнулся ей, и было очевидно, что сам он был частью этого мира.
– Должно быть, трудно было отказаться от всего этого. – Ее это заинтриговало, поскольку она сама не раз задумывалась, заинтересовала бы ее политика или нет. Но ей казалось, что это ей не подошло бы так же хорошо, как юриспруденция.
– Да, это были времена! Но я был счастлив вернуться в Лос-Анджелес. – Он непринужденно улыбнулся,