мне и Сэму эту неблагодарную роль брать на себя.
Это обстоятельство омрачало радость предстоящей встречи. Ариана все время думала, как Пол воспримет такую новость. От его сестер она знала, что по характеру он вспыльчив и нетерпелив. И еще Ариану беспокоило то, что в доме появится новый, незнакомый человек. Причем если о нем она все-таки что-то знает, то сама она будет для него совершенно чужим человеком. Ариана была готова с ним подружиться. Ежедневно она выслушивала массу историй о его детстве, его шутках, его озорных выходках. Полу же предстояло встретиться с совершенно чужой ему женщиной, появившейся у них в доме невесть откуда. Должно быть, он считает всех немцев врагами. Сможет ли он, как остальные члены семьи, относиться к ней по-родственному?
Именно поэтому она и не осмеливалась признаться в том, что не является еврейкой, слишком уж Либманы доверяли ей. После нескольких дней терзаний Ариана приняла решение. Признаваться в том, что она немка, нельзя – это все испортит. Либманы не могут представить себе, что представительница «арийской расы» – нормальный, порядочный человек. Они тяжело переживают преступления фашистов. Лучше уж помалкивать и втайне мучиться сознанием своей вины. Какое это теперь имеет значение? Все равно прошлое умерло и погребено. Правду Либманы никогда не узнают. Зачем им нужна правда? От нее всем будет только хуже. Либманы сочтут, что она злоупотребила их доверием. А Ариана знала, что это не так. Фашисты нанесли ей не меньше ущерба, чем другим жертвам войны. И потом, как она будет жить без Либманов? Рассказать им правду означало бы вновь лишиться семьи. Нет, это невозможно. Ариана надеялась, что они с Полом найдут общий язык. Ее тревожило то, что вновь придется отвечать на расспросы о прошлом, но тут уже ничего поделать было нельзя. Оставалось только ждать.
А Рут Либман думала совсем о другом. Она надеялась, что присутствие в доме молоденькой и хорошенькой девушки поможет Полу отвлечься от его несчастья. За две недели Ариана буквально расцвела, хотя приступы недомогания все еще не оставили ее. Такого идеального цвета лица Рут никогда в жизни не видывала: просто бархат нежнейшего персикового оттенка. Да еще эти глаза – словно подернутые росой цветы вереска. Звонкий, солнечный смех, грациозная фигура, ясный и острый ум. Такой дочерью гордилась бы любая мать, думала она, представляя Ариану рядом с Полом.
Однако состояние девушки по-прежнему вызывало у нее тревогу. Заставив себя на минуту забыть о сыне, Рут нахмурилась и строго посмотрела на свою подопечную, которой от этого взгляда стало неуютно.
– Скажите-ка, юная леди, почему вы не сообщили мне, что вчера утром упали в обморок? Ариана, ведь мы виделись за обедом, а ты мне об этом не сказала.
Об обмороке Арианы ей доложили слуги.
– Но мне сразу же стало лучше.
Ариана попыталась улыбкой смягчить недовольство Рут, однако та по-прежнему сохраняла суровый вид.
– Ты должна говорить мне, если с тобой случается нечто подобное. Это понятно?
– Да, тетя Рут.
Между собой они договорились, что Ариана будет называть ее именно так.
– И часто это с тобой происходит?
– Нет, это было всего один или два раза. Я думаю, это случается из-за усталости или когда я проголодаюсь.
– Да ты все время ходишь голодная. Я же вижу – ты ничего не ешь.
– Я исправлюсь…
– И учти – если с тобой снова случится обморок, я должна узнать об этом не от слуг, а от тебя. Ясно?
– Да. Извините. Просто я не хотела вас беспокоить.
– Ничего, меня беспокоит гораздо больше то, что я могу ничего об этом не узнать. – Тут выражение ее лица наконец смягчилось, и Ариана улыбнулась. – Милая девочка, я действительно очень о тебе тревожусь. Важно, чтобы именно сейчас, в первые месяцы, мы как следует заботились о твоем здоровье. Ты должна полностью поправиться, избавиться от тяжелых воспоминаний. Если не сделать этого, будешь расплачиваться всю жизнь.
– Извините меня, тетя Рут.
– Не нужно извиняться. Просто будь к себе повнимательнее. Если обмороки будут продолжаться, я отведу тебя к врачу. Договорились?
В последний раз Ариана проходила врачебный осмотр перед выпиской из больницы.
– Обещаю, что в следующий раз непременно скажу вам сама. Но вы не беспокойтесь, у вас и без меня забот хватает, ведь на следующей неделе приезжает Пол. Как вы думаете, первое время ему придется посидеть дома?
– Нет, я думаю. Он вполне может передвигаться, если не будет проявлять излишней резвости. Придется мне установить наблюдение за вами обоими.
Однако наблюдение за Полом устанавливать не пришлось. Когда он, вернувшись домой, узнал о замужестве Джоанны, два дня никто из домашних его не видел – Пол заперся у себя в комнате. Он не пускал к себе никого, даже сестер. В конце концов Сэм не выдержал, ворвался к нему и заставил Пола прекратить это затворничество. Перед домашними молодой человек предстал бледным, небритым, с потухшим взглядом. Надо сказать, что и остальные члены семьи выглядели немногим лучше. После долгих месяцев страха и тревоги за сына и брата им было больно видеть, что он так страдает. Вернулся наконец в родительский дом, и тут такой удар. Сэм обрушился на сына с гневными упреками, обвиняя его в эгоизме и инфантилизме. В ответ Пол тоже рассвирепел, и эта вспышка ярости помогла ему выйти из депрессии.
На следующее утро он вышел к завтраку все такой же бледный, с красными глазами, но уже чисто выбритый. С домашними он разговаривал сквозь зубы, но по крайней мере уже от них не прятался. Трапеза прошла в гробовом молчании. Пол кидал свирепые взгляды на всех, кроме Арианы, которую, казалось, вообще не замечал. В самом конце завтрака, словно очнувшись, он уставился на нее с выражением глубочайшего изумления на лице.
Ариана не знала, улыбаться ей или сохранять невозмутимость. Честно говоря, его взгляд испугал ее – он был такой пронизывающий, словно Пол требовал ответа: что она делает за его столом, в его доме? Пытаясь соблюсти приличия, Ариана кивнула и отвела глаза, однако чувствовала на себе все тот же испепеляющий взгляд. Когда она посмотрела на Пола вновь, он набросился на нее с вопросами:
– Из какой части Германии вы родом?
Он не назвал ее по имени. Сэм и Рут, говорившие между собой, замолчали на полуслове.
– Я из Берлина, – ровным тоном ответила Ариана, глядя ему прямо в глаза.
Пол кивнул и насупился:
– Вы видели город после взятия?
– Очень недолго.
Рут и Сэм смущенно переглянулись, но Ариана не дрогнула. Правда, ее пальцы, державшие тост с маслом, едва заметно затрепетали.
– Ну и как он выглядел? – с любопытством спросил Пол.
У них на Тихом океане много говорили о том, что в Берлине было настоящее побоище.
Ариана как наяву увидела тело Манфреда, лежащее на тротуаре возле рейхстага. Она непроизвольно зажмурилась, словно таким нехитрым способом могла изгнать страшное воспоминание. За столом стало очень тихо, и Рут немедленно ринулась заполнять паузу:
– Давайте не будем говорить сейчас о подобных вещах. Во всяком случае, не за завтраком, ладно?
Она встревоженно взглянула на Ариану. Та открыла глаза, и все увидели, что в них стоят слезы.
Девушка наклонила голову и протянула руку через стол по направлению к Полу.
– Извините… Просто… – Он запнулась. – Мне с трудом даются эти воспоминания… – По ее лицу текли слезы. – Я слишком многого лишилась…
На глазах у Пола тоже выступили слезы, он схватил Ариану за руку и крепко сжал ее.
– Это вы меня извините. Я вел себя по-дурацки. Обещаю, что никогда больше не буду задавать вам подобных вопросов.
Ариана кивнула с благодарной улыбкой, а Пол поднялся из-за стола, подошел к ней и салфеткой вытер
