принесло неисчислимые бедствия.
Юный Карл IX еще не занимался сам управлением государством, и религиозные распри не сильно его занимали, но его чувствительная душа не могла вынести оскорбления, нанесенного этим заговором. И он никогда не простит протестантам, что те «заставили его ускорить шаг».
Что же до королевы-матери, то она не могла скрыть своего возмущения. Дружба с протестантами, некогда, может быть, даже излишняя, обернулась ненавистью, которая росла по мере того, как Екатерина видела глупости, совершаемые Конде, нетерпимость вождей гугенотов, их алчность. В этих людях, неспособных управлять государством, но претендовавших на эту роль, она видела истинных врагов единства. И когда на заседании совета Л’Опиталь пытается предложить меры, ведущие к примирению, королева-мать резко обрывает его: «Это из-за вас и ваших возвышенных речей об умеренности и справедливости мы оказались там, где оказались!»
Согласно древнему церемониалу королевский герольд был отправлен к Конде и Колиньи с требованием распустить их войско и явиться к королю. Гугеноты отказались и потребовали созыва Генеральных штатов.
Несмотря на волнения, в Париже, жаждущем крови еретиков, предпринимается еще одна попытка примирения при посредничестве коннетабля, но смягчить противоречия не удалось – оставалось прибегнуть к оружию.
Блистательно самоуверенные, протестанты атакуют Париж, имея всего горстку в две тысячи людей – мошка против слона. Коннетабль не хотел сражаться со своими племянниками, но возбуждение горожан передалось и ему: он встает во главе войска численностью в двадцать одну тысячу человек, по своему обыкновению перебирая четки и перемежая молитвы проклятиями. Встреча с гугенотами состоялась в Сен-Дени.
В отместку за воинственность парижан Монморанси располагает городское ополчение впереди, и конница гугенотов, ворвавшись в ряды необученных буржуа, растаптывает их. Тогда коннетабль стремительно атакует и оказывается в центре вражеского войска. Несмотря на свои семьдесят пять лет, он еще прекрасно владеет шпагой, но, к несчастью, его лошадь споткнулась, и как только Монморанси спешился, он увидел одного из своих злейших врагов – шотландца Роберта Стюарта. Призывая на помощь Сент-Андре, погибшего в битве при Дрё, старый вояка делает отчаянное усилие и выбивает шотландцу пару зубов; тогда тот одним выстрелом отправляет душу Монморанси в вечность.
Сыновья коннетабля приходят на помощь, и Конде с Колиньи вынуждены отступить. Было это 10 ноября 1567 года.
Но победа была не очень убедительной: на следующий день адмирал сжег Шапель. Однако гораздо более серьезные последствия имела смерть Монморанси. Кому теперь доверить командование войсками, если оставался риск, что победитель станет решать судьбу королевства?
Екатерина не могла упустить подходящего случая выдвинуть на первый план своего обожаемого сына. В ослеплении материнской любви, которая так часто затмевала ее ясный ум, она назначает монсеньора генерал-лейтенантом. И без всякой военной подготовки Генрих в шестнадцать лет занимает пост, который стал бы тяжелым бременем и для более зрелого человека. Исход войны и будущее монархии зависят теперь от неопытного подростка, мало что смыслящего в делах управления государством.
В первый момент сам Генрих растерялся от нового поворота судьбы, но ему нравилось повелевать, нравились слава и почет.
Странен был выбор его наставников: с одной стороны, взбалмошный и безрассудный герцог Немурский, герой заговора 1561 года, после которого он долгое время оставался в тени, а с другой – маршал Коссе, спокойный и все подвергающий сомнению. Конфликт между двумя столь непохожими людьми был неизбежен.
Генрих столкнулся в своем штабе и с другими противоречиями. Война была гражданской, и из-за этого у большинства офицеров складывалось впечатление, что они волонтеры. И каждый считал себя полным хозяином в своем полку или взводе, вовсе не обязанным кому бы то ни было повиноваться. И если от какого-либо капитана требовали дисциплины, то всегда был риск, что он вместе со своими солдатами тут же перейдет в другое вероисповедание.
Силы были слишком неравные, и протестанты отступали. Вскоре они обратились к королю с предложением о перемирии, которое тот передал своему генерал-лейтенанту. Посовещавшись со своим штабом, Генрих 29 ноября направляет брату пространный рапорт, который заключается следующим выводом: «Ввиду того плачевного состояния, до которого эта война довела королевство, – пишет он, – полагаю, что вы должны договориться с ними на их условиях».
Этот мудрый совет исходит от самого герцога Анжуйского, а не от его нерадивых приближенных. Но когда он попытался начать в Немуре переговоры, то столкнулся с неприемлемостью выдвигаемых гугенотами требований. Стало ясно, что затея с переговорами была лишь хитрой уловкой: надо было выиграть время, пока из Германии не подоспеют наемники герцога Казимира. Как только те пересекли границу с Францией, войско гугенотов под предводительством принца Конде, пройдя через Шампань, присоединяется к наемникам, а католическая армия, безуспешно пытаясь догнать врага, занимает позиции в Витри.
Эта бессмысленная, безумная война, единственной целью которой, казалось, было опустошение и разорение Франции, приводила в отчаяние королеву-мать. Она направляется в Шалон, резиденцию кардинала Шатийонского, брата Колиньи, и пытается снова начать переговоры. Но в Париже, куда Екатерина затем пригласила кардинала, священники своими проповедями разжигали в народе такую ярость, что кардинал Шатийонский осмеливается появиться там лишь тайком и в чужом платье, что, впрочем, не помешало нунцию узнать о его приезде и потребовать ареста. Королеве стоило больших усилий настоять на безопасности кардинала. Филипп II предложил миллион, если переговоры будут прекращены. Еще один огонек надежды был задут.
А тем временем принц Конде и герцог Казимир пересекли Бургундию, опустошив ее по дороге и, выйдя к берегам Луары, взяли Блуа. Монсеньор укрепился в Ножане. Гугеноты сжигали все на своем пути; они грабили, насиловали и истязали местных жителей. Генрих в Вильнёв-Сен-Жорж совещается со своей матерью – наемникам было решено противопоставить наемников. Ухоженные немецкие земли являли собой неистощимые запасы людских ресурсов, и Екатерина ведет переговоры с герцогом Саксонским и герцогом Рейнским о присылке значительного количества солдат.
Конде, исполненный решимости одолеть и этих новых противников, за два дня проходит двадцать лиг и, соединившись с отрядами Мувана, осаждает Шартр.
Тут он неожиданно сталкивается с острой нехваткой средств, а заставить наемников сражаться без денег – выше человеческих сил. Конде вынужден направить королю предложение о перемирии.
Молодой король, еще помнивший свое вынужденное бегство из Mo, ответил резким отказом, но Екатерина придерживалась другого мнения. Она была тем более заинтересована в переговорах, поскольку Филипп II, крайне озабоченный своим полубезумным сыном дон Карлосом, не обращал никакого внимания на то, что творится во Франции, и Екатерина заставляет Карла IX назначить полномочных представителей для переговоров.
Договор был подписан в Лонжюмо 22 марта 1568 года, к великому огорчению адмирала. Король подтверждал основные положения Амбуазского эдикта, оплачивал из своей казны немецких наемников, сражавшихся против него, но сохранял свою армию в отличие от гугенотов, которые оказывались совершенно безоружными.
Договор не воспринимают всерьез ни католики, ни протестанты. Первые продолжают беспощадную войну, и количество убитых ими за несколько месяцев еретиков исчисляется десятками сотен. Один из историков называет цифру в десять тысяч жертв!
Что же касается протестантов, то они наотрез отказываются покинуть свои города-крепости, особенно Ла-Рошель.
В этом большом порте стоял настоящий флот, способный потягаться с армадой Филиппа II. На севере страны Вильгельм Оранский и его брат Людовик благодаря поддержке французских единоверцев могли рассчитывать на помощь большого количества волонтеров. В гневе Екатерина отправляет на галеры всякого, кто заподозрен в намерении присоединиться к этим мятежникам и тем самым вовлечь Францию в конфликт с Испанией. Поскольку настоящего примирения так и не получилось, королева-мать вынуждена
