недалек от истины. Все это Татьяна слышала уже много раз. Ей явно недоставало маминой непосредственности и искреннего интереса к собеседнику. Саша в этом отношении разительно отличалась от дочери. Если бы не Саша, Лайам к этой девице и на пушечный выстрел не подошел. Она показалась ему высокомерной и бесстрастной. А по его меркам, это были серьезные недостатки. Лайам тоже не расположил к себе молодую женщину. Он был не таким уж и юным. Типичный художник, которого обошел успех. Татьяну же окружали другие люди. Это были уверенные в себе деловые мужчины, благополучные и надежные. Лайам был явно не из их числа. Едва перебросившись двумя словами, они уже испытывали друг к другу неприязнь. В попытке как-то сгладить ситуацию – хотя бы ради Саши – Лайам упомянул, что хорошо знаком с Ксавье. Татьяна кивнула с выражением глубокого безразличия. Она вспомнила, что брат как-то называл его имя, но ведь у Ксавье все дружки какие-то ненормальные, не то что у нее.
Спустя несколько минут к ним подошла Саша. Она заметила их отчуждение и встревожилась. У Татьяны на лице читалось раздражение. Плохой знак! Лайам был более оживленным, и Саша боялась, что своими расспросами и интересом к ее дочери он может выдать себя. Но пока Татьяна, кажется, ничего не подозревала. Она просто не имела желания с ним общаться, что, впрочем, для Саши было неудивительно.
– Вы уже познакомились? – спросила Саша небрежным тоном и обняла дочь. Сейчас она была только матерью, никем более. И уж во всяком случае – не возлюбленной этого долговязого художника.
– Познакомились, – подтвердил Лайам с улыбкой, на которую Саша ответила одними глазами.
– Лайам – один из наших художников и друг Ксавье по Лондону. Там я с ним и познакомилась. Ксавье его к нам привел. В декабре устраиваем ему выставку. А ты куда собралась? – спросила Саша у дочери. Выглядела та прекрасно, но Саша терпеть не могла, когда под платьем был виден каждый изгиб тела, а это был как раз тот случай. Впрочем, здесь все молодые женщины были одеты так же смело. Сейчас все молодые так одеваются. Саша не одобряла эту моду, но она ничего не сказала. Дочь достаточно взрослая, чтобы одеваться так, как считает нужным.
– Я ужинаю в «Пастис», в одной компании, – ответила Татьяна и взглянула на часы. Маленькие часики с бриллиантами, которые отец подарил ей в последнее в его жизни Рождество.
– Спасибо, что заскочила, родная, – с улыбкой проговорила Саша. Она знала, – что Татьяна бывает в этом районе исключительно по делам. Как у всей молодежи, жизнь ее протекала в центре города.
– Я же тебе обещала! – Татьяна сказала это с каким-то вызовом. Этот визит, скорее всего, не входил в планы девушки, но она любила мать и не решилась ее огорчить. Она высоко ценила Сашину работу и гордилась тем, что Саша приумножает созданную дедом империю. Татьяна его хорошо помнила. Когда они жили в Париже, он ее вечно пугал. Ксавье с ним лучше ладил. И все же именно дед дал жизнь галерее «Сювери».
– А мы ужинаем в «Прожорливой Жанне», – сообщила Саша. Это был один из ее любимых ресторанов, так что дочь не удивилась. Находился он по соседству с галереей, и в нем всегда было оживленно и полно всяких знаменитостей. Саша уже водила туда Лайама, ему тоже очень понравилось.
Через несколько минут Татьяна попрощалась, а Саша вернулась к Лайаму.
– Ну как, понравились друг другу? – Она была немного встревожена.
– Красивая у тебя дочь, – признал Лайам. Это было трудно отрицать. – Но строгая, должен заметить. Кажется, я ей не понравился.
– Не тушуйся. Она всегда такая. К ней вечно мужики лезут, вот она и надевает броню.
«И клыки», – мысленно добавил Лайам, но вслух ничего не сказал. Нет, эта девочка ему не понравилась. Она показалась ему избалованной. Вот Ксавье – другое дело. А на эту даже факт его дружбы с братом не произвел впечатления. Да ее ничем не проймешь, в этом Лайам не сомневался.
Вскоре после этого они уехали в ресторан. Саша пригласила с собой нескольких человек, с которыми Лайам должен был легко найти общий язык, и, конечно, художника, героя сегодняшней выставки. Всего набралось четырнадцать человек, их усадили за длинный стол, и весь ресторан вокруг них хлопотал. А больше всех – Саша. Она, как наседка, пеклась обо всех и каждом, следила, чтобы никого не обделили и чтобы всем было хорошо и весело. Вот за эту заботу о людях Лайам ее и любил. Она была доброжелательна, открыта и внимательна ко всем. А девиц вроде ее доченьки никто, кроме собственной персоны, не волнует. Саша делала все, чтобы Лайаму было удобно, чтобы он чувствовал себя значительным и желанным гостем в этой компании. И в ее жизни. А в этом он больше всего и нуждался.
Ничто в ее поведении не говорило о том, что между ними существуют близкие отношения. Она ничем себя не выдала, ни взглядом, ни прикосновением, ни словом. Она дала всем понять, что ценит его как художника, а заботится о нем на правах устроительницы его дел. И со всеми другими она была так же приветлива.
Вернувшись домой, Лайам похвалил ее. Он совершенно освоился в ее квартире. Можно было только догадываться, в какое негодование пришла бы Татьяна, если бы увидела, как он курит сигару, развалясь в спальне в любимом кресле ее отца. Для Татьяны все связанное с отцом было свято. Она много раз давала понять матери, что рада, что Саша ни с кем не встречается, и надеется, что так оно и будет. Старший брат смотрел на вещи куда более реалистично. Он хотел прежде всего видеть маму счастливой, а она сама разберется в том, что или кто может сделать ее счастливой.
– Саша, ты чудо! – сказал Лайам, с улыбкой глядя на нее сквозь сигарный дым. Она даже курить ему здесь позволяла, говорила, что ей нравится запах, да он ей и в самом деле нравился. Артур всегда выбирал только самые качественные сигары, кубинские. – Вернисаж прошел замечательно. Ты всех сумела убедить, что Хочкис – большой, настоящий художник. Он сам – на седьмом небе, этот Хочкис. – Так звали художника, героя дня. – Он весь вечер твердил, как мне повезло, что меня тоже ты представляешь. А главного-то и не знает! – Лайам рассмеялся, Саша следом.
– Рада, что ты доволен. – У нее был по-настоящему счастливый вид. Она привыкла всю себя отдавать и своим художникам, и покупателям, И успех ее вернисажей был ее личным успехом и радостью.
– Еще бы! – поддакнул Лайам, любуясь ею. Она уже переодевалась ко сну. Она его совсем не стеснялась, как будто они прожили вместе уже много лет. – Вот Татьяна твоя меня напугала, – признался он, гася сигару.
– Не говори глупостей. Она еще девчонка. Потому и строгость на себя напускает. Она была очень привязана к отцу и питает ко мне собственнические чувства. Я тебе уже говорила, она очень бескомпромиссный человек. Должно быть, решила, что ты – очередной сексуально озабоченный художник, вздумавший за ней приударить. Вообще-то зря она так одевается. Неудивительно, что мужики на нее клюют. Просто вызывающий вид!
