В яростных спорах с Черчиллем и прочими здравомыслящими политиками он неоднократно прямо заявлял, что видит свое особое предназначение в том, чтобы достигнуть дружеского соглашения с Гитлером и Муссолини. Любой ценой, в том числе признания права Италии на захват Абиссинии, возвращения Германии ее бывших колоний и согласия на полную «свободу рук» Гитлера восточнее Польши.
Всего две недели назад он в крайне резкой форме отклонил секретное личное послание президента Рузвельта, предлагавшего рассмотреть возможность создания системы поддержания мира и спокойствия в Европе с участием всех «демократических» государств. Включая и Россию, невзирая на ее нынешнее правительство, а исходя исключительно из геополитики.
Сэр Невилль, пренебрегая давними традициями, не постеснялся ответить президенту, единственно близкому по духу, а главное — неуязвимому союзнику, что даже начало подобных консультаций вызовет сильнейшее раздражение Германии, Италии и Японии. Англия на это пойти не может.
Зачем же прогерманским сепаратистам было убивать столь полезного человека? Никогда больше в гордой Британии не нашлось бы политика, столь тяготеющего к национальному суициду. А впереди у него еще был Мюнхен, где он бесплатно отдал немцам Чехословакию с ее мощной армией, Судетским укрепрайоном и военными заводами. И «странная война», когда Англия, и под ее давлением, Франция, не поддержала воюющую Польшу, а чуть позже и сама практически едва не капитулировала, испытав ужас и позор Дюнкерка.
Вот такой человек глупо и жалко умер на грязной брусчатке Даунинг-стрит, хрипя и отплевываясь кровью. Знаменитый котелок, которым он помахивал, возвещая Англии мир на целое поколение, откатился в лужу, белый пластрон намокал буро-красным.
Кто их поймет, этих экстремистов! Гаврила Принцип в четырнадцатом году застрелил в Сараеве эрцгерцога Фердинанда, единственного из Габсбургов, кто не хотел войны и мог ее предотвратить. Что в итоге получили сербы и прочие боснийцы?
Со смертью Чемберлена возможность новой Мировой войны, похоже, значительно отдалилась. Следовательно, убийца, кем бы он ни был, сыграл «прогрессивную роль в истории», дал лишний шанс скатывающемуся в самую глубокую из всех возможных пропастей миру.
Неглупых аналитиков в то смутное время хватало. По обе стороны баррикад. Прямолинейно, но последовательно мыслящие уже на следующий день заявили, что смерть премьера выгодна только СССР и США. Пусть и по разным причинам. Увлеченные внутренними проблемами заявили, что теперь к власти неизбежно придет «партия войны». Под ней понимали Черчилля, Идена и часть королевского окружения. То есть тех людей, которые со времен четырнадцатого года были уверены, что с Германией, мечтающей о возрождении «флота Открытого моря» и вновь начавшей постройку линкоров, никаких общих дел иметь нельзя.
Моря должны оставаться под англосаксонским контролем. Отсюда же вытекала мысль, что Россия, даже коммунистическая, как держава континентальная соперничества Британии на морях составить не может, но для поддержания баланса в Европе вполне годится в качестве союзника. Особенно учитывая факт, что сейчас, в отличие от четырнадцатого года, ресурсами и дипломатическими возможностями для занятия Стамбула и проливов не обладает.
Аналитики, что друзья, что враги сэра Уинстона, не ошиблись.
Черчилля, бывшего тогда всего лишь военно-морским министром, вызвали к королю. Впоследствии он так описал эту судьбоносную аудиенцию:
«Его Величество принял меня очень любезно и пригласил сесть. Он смотрел на меня некоторое время испытывающе и лукаво, а потом сказал: „Думаю, вам неизвестно, зачем я за вами послал“. Я ответил в том же духе: „Сир, я просто ума не приложу зачем?“ Он рассмеялся и сказал: „Я хочу просить вас сформировать правительство. С учетом всех печальных обстоятельств“. Я ответил, что, конечно, сделаю это».[40]
Антон, узнав о назначении Черчилля премьер-министром, тут же примчался к Сильвии. Отдал мокрый плащ, зонт и котелок слуге, поправил перед зеркалом прическу. Следом за хозяйкой поднялся на второй этаж, в ее кабинет. Выбрал кресло, стоявшее спинкой к эркеру.
— Я вас поздравляю, леди. Теперь вы вошли в ближний круг. Сэр Уинстон, безусловно, не забудет прежней дружбы и нынешней услуги. Его мечта исполнилась. Теперь я тоже не против с ним повидаться. Вряд ли он меня забыл. Тринадцать лет не срок, тем более для крупного политика. У меня есть интересные предложения.
— Не рано ли, друг мой?
— Если думаете, что рано, могу подождать. Но не больше недели. С Испанией нужно что-нибудь делать. И с Гитлером тоже. Не говорю о Сталине. Но вы убедились, что наша методика работает? Без всяких
— Убедилась, — кивнула Сильвия, почти непроизвольно одергивая юбку. Слишком пристально друг- конфидент рассматривал ее колени. Она бы и не возражала, но смешивать большую политику и плотские утехи ей пока не хотелось.
— Это вы убили Чемберлена?
— Фу, как грубо, — оскорбился Антон. — В жизни своей никого не убивал. Хотите верьте, хотите нет. Это ваши сотрудники подобным грешили. А я иногда не препятствовал определенным «эксцессам исполнителей», иногда их, бывало, стимулировал. Но руки мои чисты, — словно бы в доказательство, он протянул Сильвии свои ладони.
— Верю, дорогой, верю. Но почему он умер так непристойно и своевременно?
— Расклад-с, — только и осталось Антону вспомнить старый анекдот преферансистов.
— Дальше что делать будем?
— Воевать, май бьютифул леди, воевать. Впереди полвека необъявленных войн, и мы подписали контракт на весь срок. Хорошо, теперь исходя только из личных соображений! Но результат вполне может оказаться тем же самым…
— Как будто у нас есть выбор, — с неожиданной для ее облика печалью сказала Сильвия.
— На том и сойдемся. Как с моими документами?
— Наверное, послезавтра все будет готово. Траур трауром, но наша бюрократия работает четко в любых обстоятельствах.
Шульгин начал сворачивать свою миссию. Задача была выполнена. Уцелевшие при штурме дворца каудильо бойцы поместились в пять самолетов. Из шестидесяти спецназовцев Гришина убиты было пятнадцать. Еще половина ранены. Потери интернационалистов и коренных испанцев превышали пятьдесят процентов. Очень, очень много, так нельзя воевать, корил себя Сашка, одновременно признавая, что итог куда важнее.
Что, три дивизии, целиком погибшие при неудачной попытке прорвать вражеский фронт, стоят меньше, чем полторы сотни солдат, обеспечивших успех стратегической операции? По отдельности каждого жалко, особенно если видел их в лицо, разговаривал и обещал светлое будущее. А потом он лежит, ничком или навзничь, и на него падает нетающий снег.
Зато минимум миллион человек продолжат жизнь, не догадываясь, чему и кому они этим обязаны. Может быть, осуждая и ненавидя спасителей и победителей.
— Товарищ Рокоссовский, — сказал он, входя в кабинет Главного военного советника, — теперь все возлагаю на вас лично, полностью.
Зампред Совнаркома Шестаков выглядел плохо, на взгляд комдива. Куда делись былая вальяжность и плотность тела? Щеки ввалились, глаза горели нездешним огнем, и движения казались чересчур резкими.
Он, разумеется, не знал о том,
