Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло

Вот!

Не торопясь, словно опасаясь спугнуть удачу, он сделал еще два глотка.

Извлек из ящика большую лупу и принялся тщательно изучать свой рабочий дневник.

Ему хватило минуты, чтобы увидеть на скрепках следы с большим тщанием и аккуратностью удаленных листов. Подошел к окну и в косых солнечных лучах рассмотрел на чистой странице едва заметные вдавленности — следы от пера, не совпадающие с расположением строк на предыдущей.

Вот и все! Главная часть задачи решена. Некто, проникнув в офис, привел Роулза в бессознательное состояние и изъял две исписанные страницы. Посчитать было нетрудно, число листов в тетради известно.

Комиссар имел обычай заносить в дневник главные события дня. Вчера ничего существенного, кроме прихода русского парохода, не было. Значит, только об этом он и писал. И, очевидно, записал такое, что вынудил «кого-то» спланировать и безупречно (почти) провести такую акцию!

Роулз понял, что выиграл. Неизвестный пока враг выдал себя, причем остается в уверенности, что сделал свое дело чисто. Так не на того напал!

Профессионализм противника сомнений не вызывал. Комиссар, честно признаваясь себе, не мог утверждать, что у него получилось бы сделать подобное в чужом городе, практически ничего не зная об объекте…

Или — все враг знал заранее, операция была подготовлена давно и тщательно, а вчера в город прибыл исполнитель. Специалист в одной-единственной области. И сегодня, возможно, уже покинувший (или покидающий) пределы колонии.

Он покрутил ручку телефона, вызвал порт.

— Что там с «Царицей»?

— Товар на Кейптаун выгрузили. Другого попутного груза нет, — ответил агент при таможне. — Зато проданы все пассажирские билеты. Очень много желающих уехать в Европу. Многие согласны на четвертый класс.

— Какой четвертый? У них всего три. Третий — шестиместные каюты ниже ватерлинии, без иллюминаторов…

Несмотря на случившееся, память в целом оставалась прежней. Планировку «Царицы» Роулз представлял детально. Как и любого другого парохода, с которым приходилось иметь дело.

— За половинную цену капитан согласился взять двадцать человек в матросские кубрики. Питание из общего котла за отдельную плату.

— Да, это начинает напоминать панику. Когда отходят?

— Сегодня в полночь.

— Я подъеду. Посадка еще не началась?

— Первый класс уже разместился. Остальные проходят оформление.

— Задержите, я сейчас подъеду.

…Он снова разговаривал с капитаном, сидя в его каюте. Так, ни о чем. Однако Челноков хорошо знал, что подобные господа «ни о чем» разговаривать не умеют. И все время ждал подвоха. Еще он заметил, что комиссар прилично навеселе. Не «под мухой», что означает состояние вялое и расслабленное, а, наоборот, полон активности. Злой активности.

Русским такое понятие как злость, тем более на государственном уровне — не слишком понятно. Ожесточение в бою — совсем другое. Геннадий Арсеньевич участвовал в турецкую войну в атаках на броненосцы катеров с шестовыми минами (а вы только представьте, что это такое! Полпуда пироксилина на четырехсаженной палке, которой нужно ударить в борт под ватерлинию. Бывало, еще и под ружейным огнем!). Но именно злости к туркам он не испытывал. Азарт — да. Страх — да, особенно, когда пули по планширю и кожуху котла щелкали. Взорвали «Интибах», возвращались домой на кренящемся, полузатопленном катере, со смехом просовывали пальцы в дырки мундиров, пили водку, спорили, кому какие кресты достанутся, а злости все равно не было. Ни на турок, ни на собственное начальство, пославшее в самоубийственное дело.

Ну и пусть британец злится, наверное, есть на что. Но здесь-то, на пароходе, — территория Российской империи. Тем более, что господин жандармский полковник заверил его, что прикроет от любой провокации. Англии совсем не ко времени вступать в конфликт с Великой Державой, которая сама не боится ничего, а любому неприятелю может ответить так, что мало не покажется.

— Вы что-нибудь знаете, господин капитан, о ваших пассажирах, сошедших здесь на берег? — спросил вдруг Роулз.

Челноков посмотрел на него с явным удивлением. Кажется, эта тема вчера была отработана полностью.

— Не знаю и знать не хочу. Вообразите, господин комиссар, сколько я за пятнадцать лет перевез пассажиров! И что — должен задумываться о каждом? Вот неприятности, штормы, аварии — за это с меня спросят. А пассажиры! Заплатили, довез, высадил, забыл. Неужели с ними что-нибудь случилось?

— С кем? — хитро спросил комиссар.

— Да с любым, кто вас заинтересовал. Но если и случилось что, так на вашей территории. — Челноков показал пальцем, где кончается зона его ответственности.

— Ну, допустим, с их самым главным. Мистером Сэйпиром…

— Он у них главный? Я и не знал. Вел себя как все. А вы, кстати, с ним дольше всех говорили и остались вполне довольны. Не так ли?

Роулз неопределенно пожал плечами. Мол, говорил, да, а теперь возникли дополнительные обстоятельства.

Капитан раздавил в пепельнице папиросу и встал.

— Если у вас нет более серьезных вопросов, а также претензий ко мне и к моему судну, я прошу разрешения закончить посадку оставшихся пассажиров и выйти в море. Барометр, видите ли, падает, и хочется удалиться от берега до шторма.

— Спасибо, капитан. Вы были очень любезны. Теперь последний вопрос — нет ли господина Сэйпира в числе пассажиров первого класса, которые уже взошли на борт?

— По документам — извольте еще раз проверить. И у своих людей на пирсе спросите. Приметы названного господина вам известны. Каким-то другим способом — понятия не имею. Если он замаскировался под грузчика, то сейчас может прятаться в любом из пятисот отсеков, коффердамов, угольных ям и междудонных пространств моего судна. Я этих негров и малайцев на входе и выходе не считал. Тоже ваша компетенция. Желаете — за ваш счет начнем поиски. Сутки простоя — две тысячи фунтов. Сыщики тоже ваши. Мои матросы этому не обучены.

— Хорошо, капитан. Мне нравятся люди с вашим характером…

— А уж как мне — с вашим! — Челноков даже не пытался скрыть добродушную славянскую усмешку, отчего-то так раздражающую представителей балто-германской расы. Латиняне к ней относятся с гораздо большим пониманием.

После этого Роулз все свое внимание и наличные силы резидентуры бросил на постоянную и непрерывную слежку за Сэйпиром и его якобы случайными спутниками. Других объектов на примете не было, но быть должны наверняка. Кто-то же обеспечивал акцию? Даже бурско-голландское подполье, которое непременно существовало и действовало, было отодвинуто на второй план. Не тот уровень профессионализма и не те цели у него просматривались. А здесь комиссар столкнулся с по-настоящему большой игрой.

За две недели он сумел создать целую теорию деятельности Сэйпира и его организации. Они, разумеется, преследовали гораздо более обширные цели, чем содействие бурам. Материалы круглосуточного наблюдения за тремя основными фигурантами давали богатую пищу для размышлений.

Выходило, что Сэйпир не занимался ничем другим, кроме как налаживанием контактов. Целыми днями крутился по городу, посещал банки, представительства известных во все мире торговых домов, завязывал знакомства в светских кругах, причем и в таких, куда самому Роулзу доступ был закрыт. Местный военный и административный истеблишмент его за равного не считал, во