испытывать к тебе не просто жалость или любопытство – они будут тебя обожать. Мои мальчики помогут этому осуществиться. – Оливию тошнило, когда она все это слушала, но тем не менее она позволила ему продолжать. – В конце каждого года, после выплаты налогов, я буду класть на твой счет по пятьсот тысяч долларов. И через пять лет у тебя будет два с половиной миллиона долларов. – Он поднял руку, чтобы жена не прерывала его своими замечаниями. – Я знаю, что купить тебя нельзя, но если ты после расставания со мной намерена жить самостоятельно, это позволит тебе свить маленькое уютное гнездышко. А если у нас будет ребенок, – Энди улыбнулся, подслащивая пилюлю, – я дам тебе еще миллион. В последнее время мы говорили об этом, и мне кажется, что это важный вопрос. Ты же не хочешь, чтобы люди считали, что у нас странные отношения, что мы оба гомосексуалисты или ты слишком подавлена произошедшей трагедией? О нас и без того достаточно судачат. Мне кажется, нам нужно сдвинуться с мертвой точки, – при этих словах Оливию передернуло, – и завести еще одного ребенка.
Бедная Оливия не верила своим ушам. Слова «мы говорили о ребенке» означали, что он обсуждал эту тему со своими советниками. Это было даже за пределами отвращения.
– А почему бы нам не арендовать ребенка на время? – холодно спросила она. – Никто ничего не узнает. Во время кампании мы будем выдавать его за своего, а потом вернем в приют. От детей так устаешь, и они доставляют столько неудобств.
Энди не понравился ее взгляд, когда она произносила эти слова.
– Совсем не обязательно делать такого рода комментарии, – тихо сказал он. Сейчас Энди был похож именно на того, кем являлся на самом деле, – на богатого мальчика, который окончил лучшую школу, поступил в Гарвард и получил блестящее юридическое образование. В его распоряжении были обширные родительские средства, и он всегда верил в то, что в мире не существует ничего, что он не мог бы купить или заработать тяжелым трудом. Он был готов и на то и на другое – но не для своей жены. А Оливия больше не хотела иметь от него детей. Он никогда не уделял достаточно времени их единственному ребенку, несмотря на то что у мальчика был рак. Отчасти из-за этого она так тяжело пережила смерть Алекса. Энди страдал гораздо меньше. И с сыном у него были не такие близкие отношения.
Твое предложение возмутительно! Это самая большая гадость, которую я когда-либо слышала! – гневно сказала она. – Мало того, что ты покупаешь пять лет моей жизни по высокой цене, – ты еще хочешь, чтобы я родила тебе ребенка, потому что это поможет тебе стать президентом. Если ты не прекратишь нести всю эту галиматью, меня вырвет.
– Ты же всегда любила детей. Я не понимаю, в чем проблема.
– Я больше не люблю тебя, Энди, вот почему я не хочу от тебя детей. Как же ты можешь быть таким толстокожим и бесчувственным? Что с тобой произошло? – Слезы подступили к ее глазам, но она взяла себя в руки, не желая плакать в его присутствии. Он этого не заслуживал. – Я люблю детей и всегда буду их любить. Но я не хочу рожать ребенка ради политической кампании от человека, который меня не любит. Как ты, кстати, предлагаешь это сделать – путем искусственного оплодотворения?
Энди не спал с ней уже несколько месяцев, хотя Оливию это не особенно беспокоило. У него не было времени и было слишком много отвлекающих моментов, а его жена давно потеряла к нему интерес.
– По-моему, ты слишком болезненно к этому относишься, – сказал он, немного, однако, смущенный ее словами. В них была доля правды, и даже Энди это понимал. Но теперь он не мог себе позволить отступить. Перебороть ее упрямство было для него слишком важно. Он говорил одному из своих менеджеров о том, что Оливия уперлась и не хочет заводить еще одного ребенка. Она была так привязана к Алексу и так страдала, когда он умирал, что рассчитывать на нее в этом смысле было трудно. Теперь она слишком сильно боялась утрат. – Ладно, я бы хотел, чтобы ты как следует все взвесила. Скажем, миллион в год. За пять лет это будет пять миллионов, и еще два, если ты родишь.
Энди говорил совершенно серьезно, но Оливию его слова рассмешили.
– Неужели ты думаешь, что я буду выторговывать два миллиона в год и три за ребенка? Дай-ка я прикину… Это будет шесть, если родятся близнецы… и девять – если тройня. Говорят, уколы пергонала очень помогают… И тогда можно рассчитывать сразу на четырех близнецов…
Оливия с широко раскрытыми глазами, в которых застыла боль, повернулась к нему. Кто был этот человек, которому она когда-то поверила? Как она могла в нем так сильно обмануться? Слушая его, она спрашивала себя, человек ли он вообще. Когда-то, в самом начале их отношений, Энди был совсем другим, и сердце Оливии помнило об этом. И только ради того мужчины, которого она когда-то любила, стоило дослушать его до конца.
– Если я соглашусь на это – а я в этом сомневаюсь, – то сделаю это только из соображений порядочности, а не от жадности и не оттого, что мечтаю от тебя избавиться. Я знаю, как сильно ты во всем этом нуждаешься.
Это будет ее прощальный дар ему, чтобы потом она уже никогда не испытывала вины по поводу того, что покидает его.
– Это все, чего я хочу, Оливия, – сказал побледневший от напряжения Энди. И она знала, что на этот раз он говорит правду.
Я подумаю об этом, – тихим голосом произнесла она, не зная, что ей теперь делать. Утром она была убеждена в том, что через неделю вернется обратно, в Ла-Фавьер, а теперь перед ней маячила перспектива стать первой леди. Это был кошмар! Но ей все равно казалось, что у нее существуют определенные обязанности перед мужем. Он все еще оставался связанным с ней узами брака, он когда-то был отцом ее ребенка, и она могла помочь ему добиться единственной вещи, которая была ему нужна в жизни. Это был самый щедрый подарок, который можно было сделать человеку. Без нее Белого дома ему не видать.
– Я хочу объявить о своем решении через два дня. Завтра мы возвращаемся в Вашингтон.
– Приятно слышать.
– Где-то тут лежит план нашего предвыборного турне, – как ни в чем не бывало сказал он, наблюдая, однако, за своей женой и спрашивая себя, какое решение она в итоге примет. Он знал ее достаточно хорошо, чтобы понимать, что не сможет принудить ее к чему бы то ни было силой. Теоретически мог бы помочь разговор с ее отцом, но кто знает – может быть, это только ухудшит ситуацию.
Для Оливии эта ночь в отеле была мучительной. Больше всего на свете ей хотелось снова на несколько дней куда-нибудь удрать. Ей нужно было время, чтобы подумать, но теперь было ясно, что телохранители будут следить за ней во все глаза. И еще ей безумно хотелось поговорить с Питером. Что бы он подумал, как бы отнесся к тому, что она готова была оделить Энди этим красивым прощальным даром? Не решил бы он, что она сошла с ума? Пять лет казались ей вечностью. Она знала, что впоследствии она будет вспоминать эти годы как самый страшный кошмар в своей жизни, особенно если ее муж станет президентом.
