Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»

смысле не видел ничего вокруг, возможность пообщаться с вполне на первый взгляд адекватными ребятами «другой России», вызвала энтузиазм, впрочем, довольно противоречивый. Журналист, лично побывавший в их Москве и полностью уверенный в своём психическом здоровье, стремился доказать своим товарищам и новым знакомцам, что темы для дискуссии — заключать союз с другой Россией или нет — вообще не существует.

Стоит всем им побывать на той стороне, и останутся только вопросы исключительно практические. При этом он любовно погладил рукой по пачке газет, в которых едва ли успел просмотреть больше чем по колонке. Этого было достаточно. Он решил — при любой позиции Президента опубликует хоть одну полосу целиком, репринтно — это будет убойным материалом. С соответствующими комментариями, конечно. Народ у нас доверчивый, но здравомыслящий, к чему угодно привычный, «самый читающий в мире, между строк», легко поверит в такую вот «другую Россию», «Беловодье», «град Китеж», если хотите. С гораздо большим энтузиазмом, чем двадцать лет назад — в «великую Америку, где текут реки молока и мёда».

Анатолий взглянул на Писателя, с непередаваемой усмешкой на лице цедящего свой коньяк.

— Что? — спросил тот. — Поддержка собственным мыслям требуется? А я для кого писал с десятого класса? Вы читали. Нравилось вам, как вы в придуманных мною мирах геройствовали? Теперь давайте сами. «Вперёд и вверх, а там…»

— Я, кстати, ваши книги тоже читал, — сказал Фёст, назвавшийся здесь Петром. Он показался Писателю очень похожим на Ляхова, особенно если бы ему сбрить усы и шкиперскую бородку. — Если вы не дурака валяли, так должны сейчас радоваться. Почти всё по-вашему выходит.

— И где же вам это удалось?

— Здесь, где же ещё? Я, чтобы вам понятнее было, из местных. Коллаборационист, так сказать. Из чисто прагматических соображений давно и тесно сотрудничаю и с «Комитетом», с господами-товарищами имперцами — не знаю, как бы их правильнее назвать. Вы тоже подумайте, придётся ведь всё равно какой-то звучный и общепонятный термин придумать, чтобы простому человеку сразу понятно было и прижилось.

— Придумаем, — сказал Журналист.

— Ну, допустим, сотрудничаете, — согласился Писатель, — это весьма удачно, есть хоть одно связующее звено. Но отчего вы сказали в мой адрес «если не дурака валяли»? Интересная, в принципе, оценка…

— Вас что-то задело? Напрасно. Я в том смысле выразился, что либо автор в какой-то мере верит в то, что пишет, либо просто «гонит километраж», зарабатывая на конъюнктуре. Сам же, кроме денег, вообще ни во что не верит…

— Друзья, вы, похоже, не в ту сторону заворачиваете, — вмешался Философ. — Нам сейчас только дискуссии о психологии творчества, взаимоотношениях масскульта и серьёзной литературы не хватает.

— Мы быстренько, — успокоил его Пётр-Фёст. — Если вы допускаете возможность существования придуманной вами модели мироздания, то должны бы сейчас, когда нечто подобное осуществилось, стать нашим самым главным союзником и помощником. Поскольку единственный здесь, кому нет необходимости ломать через колено собственные предрассудки, а также и фобии любого рода. Даже вот Анатолий, по профессии обязанный иметь максимально широкие взгляды, очевидным образом колеблется в диапазоне от любопытства до ксенофобии. Понять его можно. От нечего делать книжки про пришельцев или даже всяческих вампиров почитывать и фильмы посматривать — это одно. Лично в тёмном переулке встретиться — несколько другое. Очень неплохо, если помните, в «Сказке о тройке» звучит речь товарища Вунюкова о недопустимости контакта с инопланетянами.

И он на память процитировал:

— «Вы предложили нам дружбу и сотрудничество во всех аспектах цивилизации. Это предложение беспрецедентно в человеческой истории, как и беспрецедентен наш ответ на ваше предложение. Мы отвечаем вам отказом по всем пунктам предложенного вами договора, мы отказываемся выдвинуть какой бы то ни было контрдоговор, мы категорически настаиваем на прекращении каких бы то ни было контактов между нашими цивилизациями и между их отдельными представителями…» Похоже?

— Чего же дальше не продолжаете? — спросил Писатель. — Вот это: «Что же касается нашего закоренелого мистицизма, нашей застарелой надежды на добрых богов, добрых царей и добрых героев, надежды на вмешательство авторитетной личности, которая грядёт и снимет с нас все заботы и всю ответственность…»

— Да потому, что считаю это полной ерундой, — отмахнулся Фёст. — Авторы писали это в совершенно другое время и других условиях. С тех пор прошло почти полвека. Обстоятельства изменились кардинально. Если мы пойдём на союз с Империей, откроем границы — шок может случиться только у определённой страты — от сильно больших олигархов до нескольких миллионов «офисного планктона», тяжелее компьютерной мышки никогда ничего в руках не державших. Но это преодолимо. Лесоповал — великолепное средство против избыточного самоуважения. Как свидетельствуют многочисленные мемуары — у очень многих убеждённых коммунистов, «бойцов ленинской гвардии» мозги после «норильской десятки» гораздо реалистичнее начинали работать.

— Ну, это вы опять в крайности бросаетесь, — усмехнулся Писатель, снова взяв с фуршетного стола очередную рюмку и предложив остальным последовать его примеру. — Что вы по натуре экстремист, сразу и издалека видно. Только не вкладывайте в мои слова нынешнего негативно-юридического смысла. «Экстремум» — всего лишь крайность, и не более того. Это же я отношу к вашим инвективам насчёт лесоповала и тому подобного. Давайте лучше о другом.

О футуро- или каком-либо другом шоке. С вами такового ведь не произошло? Я, может быть, не совсем корректный пример приведу, но человек боится только неведомого. Как только оно перестаёт быть таковым, он успокаивается. Большинство наших сограждан панически боится «тюрьмы и сумы». Когда же такое случается — человек очень быстро восстанавливает душевное равновесие и начинает обживаться в предложенных обстоятельствах. Будете спорить?

— Ни в коем разе. — Фёст поднял руки ладонями вперёд. — Я ведь сам это же самое хотел сказать, только другими словами. И вам, пожалуй, если мы всё же придём к соглашению, предстоит нелёгкая задача убедить нашего Президента, что всё действительное — разумно.

— Это, скорее, по моей части, — выпив свою рюмку, сказал Философ.

— Да необязательно, — ответил Фёст.

И его тут же поддержал Секонд.

— Не сочтите за неуважение, — обратился он ко всем сразу, — но сегодня я убедился в том, что ваш Президент — довольно тяжёлый в общении человек. Несмотря на его старание произвести противоположное впечатление.

Друзья Президента почти одновременно отметили, что тембр голоса и манера выражаться у своего Петра и чужого Вадима удивительно, моментами до полной неразличимости похожи.

Отметили, но прежде дружно начали возражать, что это совершенно не так, и Президент, наоборот, удивительно толерантный, широко мыслящий, мягкий иногда до несовместимостью с должностью человек.

— Уж с Государем Императором — никакого сравнения, — сказал Контрразведчик. — С более жёстким человеком я и не встречался, пожалуй.

— Вы? — наигранно удивился Фёст. О том, с кем и как встречался его визави, он знал достаточно. И сумел показать это понятным им двоим (ну и Секонду с Ферзеном) образом. — Я военный человек, врач по образованию, агентурный разведчик по призванию, связной между нашими цивилизациями по должности, со всей откровенностью должен вам сказать: или вы стараетесь показаться проще, чем есть, или совсем не разбираетесь в людях. Вот господин Писатель, инженер, по дурацкому выражению тридцатых годов, человеческих душ, скорее всего, меня поддержит. Олег Константинович как раз куда более отвечает характеристике, данной вами Президенту. Да вы прямо отсюда посмотрите, не слыша слов, как они друг с другом общаются.

Все посмотрели. И, по крайней мере в душе, согласились.

— А ведь наш — у себя дома, а тот — в чужом мире. Это первое. Второе, — он снова обратился к