Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»

Писателю, положив руку ему на плечо. — Ваш друг никогда не читал или, хуже того, читая, не понимал фантастики… Даже вашей!

— А какое это имеет значение? — удивился Контрразведчик.

Писатель усмехнулся. Ход мысли Петра ему был понятен. Остальным потребовалось пояснить, что странный «коллаборационист» сделал весьма доходчиво.

— А вот не кажется ли вам, разумеется, чисто гипотетически, — снова ввязался «чекист», — что Президент, независимо от мнения всех присутствующих и того, о чём сейчас говорит с Императором, в итоге сочтёт наиболее полезным полностью и категорически отказаться от всяких контактов с «параллельным миром». Достаточно его приказа, и вся делегация может быть интернирована. И освобождена лишь после недвусмысленного, должным образом гарантированного соглашения о полном и абсолютном невмешательстве в дела друг друга?

Сказано было вроде как в плане общего, ни к чему не обязывающего разговора, но искорки, промелькнувшие в глазах Контрразведчика, намекали, что не так уж он и шутит. Неизвестно, выражали его слова истинное намерение (или хотя бы настроение Президента), уловленное чутким специалистом, или же были чистой провокацией.

Ляхов и Ферзен напряглись. Чёрт его знает, какая дурь может аборигенам в голову прийти. И более идиотские решения господа правители принимали, не думая о последствиях.

— Ты это что, всерьёз? — удивился Журналист, а Писатель просто покрутил пальцем у виска.

— Пока — как вариант. Хочется ответ услышать, — смотрел Контрразведчик только на Фёста.

— Лучшего подарка своим оппонентам вы бы не могли придумать, даже если бы очень долго думали…

Он вытащил из пачки сигарету, слишком тщательно её разминал перед тем, как прикурить.

— Даже если были бы раньше меня завербованы «коварными агрессорами». «Казус белли»[49] налицо, и больше никаких сомнений морально-этического плана. Исходя из наших возможностей, эта акция была бы пресечена или немедленно, или… — он не спеша выпустил дым, — в тот момент, когда мы сочли бы это более подходящим. Например, после того, как одновременно по всем телеканалам и Интернету было бы передано должным образом составленное обращение к народам России. Что в нём можно написать и показать — товарищ не хуже меня знает, — указал он сигаретой на Журналиста. — Ну а дальше… Чтобы освободить интернированных и «изъять» Президента со всем его «штабом» из самого защищённого подземного бункера в любой точке России, много времени не потребуется. Затем, по аналогии с «берлинской стеной», снять барьер между нашей и их Москвой, при горячем одобрении народа ввести сюда некоторое количество полков императорской Гвардии. Это вам не ГКЧП будет, а гораздо интереснее. Коллаборационное правительство сформировать труда не составит. Я доходчиво объяснил?

— Следует понимать как угрозу? — некрасиво скривил губы Контрразведчик.

— С угрозы вы начали, — небрежно отмахнулся Фёст. — Я только развил тему и расставил акценты. Как вы понять-то не можете, господа, что положение у всех у нас, если разобраться, абсолютно проигрышное. Это я как обитатель нашей с вами реальности говорю. Вы что, воображаете — я за большими деньгами или ради какой угодно должности в эти дела влез? Совершенно неправильно, если так подумали. Исключительно — от полной безысходности. Вот вы, — обратился он к Журналисту, — Мишу Воловича наверняка знаете?

— Знаю, конечно. И что из этого?

— Да то, что с болью сердечной я с ним во многом согласен. Политически его позицию не приемлю, но это — моё личное дело. А так, «без гнева и пристрастия», — очень во многом он прав. Ерундой вы вместе со своим Президентом занимаетесь! «Стабильность» и всякое другое прочее — звучит, конечно, хорошо. А на самом деле? Трепотня, маскирующая безволие и страх. Как в Европе перед Второй мировой…

Я историю, и не только нашу, вполне прилично изучал и прекрасно всё это вижу, да и вы тоже видите, только признаться не хотите. Между собой, возможно, подобные темы обсуждаете, а при посторонних — упаси бог. Как Пушкин говаривал, за точность цитаты, впрочем, не ручаюсь, только за смысл: «Я от всей души ненавижу своё Отечество, но мне невыносимо, когда это чувство разделяет со мной иностранец…»

У нас с вами то же положение, с некоторыми нюансами. Господ Ляхова и Ферзена можете не стесняться, они — не иностранцы, следовательно, обладают тем же менталитетом и наши беды воспринимают как свои собственные. Тем более не так давно МЫ им оказывали помощь в весьма непростой ситуации…

— «Мы» — это как понимать? — спросил Журналист. — Явно ведь не на государственном уровне…

— «Мы» — это, в частности, ваш покорный слуга, многие члены организации «Чёрная метка», а также бойцы «Вооружённых сил Юга России» в количестве нескольких знаменитых полков, — совершенно спокойно ответил Фёст. — Но мы уклоняемся от темы…

— Тем самым, быть может, прямо на глазах формируем очередную альтернативу, — добавил Секонд.

— Без всяких «может», — ответил Писатель. — Она уже сформировалась в тот момент, когда ваша организация напрямую обратилась к Президенту. Никто ведь не станет спорить, что мир вокруг нас уже не тот и «тем», что был три дня назад, уже никогда не станет. А какова окажется «N+2, 3 и так далее», будет зависеть от результатов сегодняшнего совещания…

— Мы и вправду слишком уклонились, — прервал очередной поворот сюжета Журналист. — Пётр собирался нам поведать, в чём прав Волович и отчего он сам якобы «ненавидит своё Отечество». Послушаем?

— Насчёт «ненавидеть» — это не ко мне, к Александру Сергеичу. Лично я столь ярких эмоций не испытываю. Разочарование пополам со злостью — вернее будет. Это и заставляет меня заниматься тем, чем занимаюсь, а не сибаритствовать в собственном имении, которое я давно заработал. Причём могу предаваться «неге» с чистой совестью, а не так, как «объекты моего пристального внимания». Не знаю, обижу я кого-нибудь сейчас или нет, но сказать должен: «Лишь звёзды капитанские я выслужил сполна…» Если вы свои чины и «звёздочки» получили аналогичным образом — примите моё уважение. Если в чьих-то есть сомнения — только сочувствие. И не более того…

— Меня вы точно не обидели, — сказал Философ. — Я как жил в двухкомнатной «сталинке» на проспекте Мира, от отца доставшейся, так в ней и живу. На Рублёвку перебираться ни желания, ни возможностей не было. Но вы всё время отвлекаетесь — явная недисциплинированность мышления. Что вас, человека, обладающего невозможной, а кое в чём и нереальной мощью (в обычном представлении), так раздражает в нашем «несовершенном мире»? Если вы от него сумели отстраниться.

— Как же это — отстраниться? — возмутился Фёст. — Головой который год рискую, за благо Отечества. Вначале — в миротворческих силах, не столько за деньги, хоть немного большие, чем Родина считает для своих защитников необходимыми и достаточными, а по искреннему убеждению в важности такой службы, если Россия действительно не «Верхняя Вольта с ракетами», а полноценная цивилизация мирового масштаба…

Теперь вот вообще превратился в одинокого партизана, даже конвенциями никакими не защищаемого, поскольку не представляю собой «комбатанта государства, ведущего войну, чьё правительство не подписывало капитуляции, и носящего явно видимые знаки различия и оружие — открыто[50]».

— Я правильно процитировал? — обратился он ко всем сразу, но к Философу и Контрразведчику — особо. В Писателе и Журналисте он уже видел людей, готовых перейти на его сторону. А те двое колебались, но — по разные стороны баррикады. Философ при достаточно точно рассчитанном давлении явно склонен был присоединиться к большинству, Контрразведчик — наоборот. Увидел, судя по выражению его глаз, приличные шансы с другого края. Что ж, камрад, посмотрим, чем и тебе при случае можно помочь.

— Достаточно близко к тексту, — согласился Контрразведчик. — А зачем взрывать поезда, если война двадцать лет как кончилась? Помните этот анекдот?

— Как же, как же! А одновременно с ним другой почти такой же появился, к двадцатой годовщине