внутриполитические проблемы можно решать, не буксуя в бесконечных согласованиях интересов всевозможных «групп влияния».
Да и международную политику, имея прочный тыл, проводить проще без оглядки на «двойные стандарты». Клаузевиц писал, что «нельзя быть сильным везде». Но уж тем более недопустимо везде быть слабым.
Значит, очень может быть, думал Журналист, что скоро Президенту придётся обращаться к Императору уже не как к равноправному партнёру, а как к «королю в изгнании». С просьбой о вооружённой интервенции или сразу — о политическом убежище.
Случай, конечно, крайний, но отнюдь не невероятный.
Писатель повёл себя более решительно.
— До тех пор пока мне не докажут, что союз между двумя Россиями угрожает
— Я — тоже, — развел руками Журналист. — Благо народа на самом деле — высший закон, в отличие от благополучия достаточно случайно сложившейся системы власти.
— Это что — бунт на корабле? — как бы пытаясь свести всё к шутке, весело удивился Контрразведчик. — А ты с кем — со мной или с ними? — это уже к Философу.
— В чём? — тот, демонстрируя профессионализм, тут же ответил вопросом на вопрос. Кто спросил, пусть сам и отвечает мотивированно.
— В поддержке позиции нашего Президента. В чём бы конкретно она в данный момент ни заключалась. Ему, в конце концов, виднее. Не только сиюминутные выгоды, но и более отдалённые последствия…
— Это уже демагогия. Все присутствующие слышали, что Президент полностью поддержал идею продолжения контактов между нашими… мирами. Вот мы этим и займёмся. Какой же тут «бунт на корабле»?
— Он же при этом недвусмысленно дал понять, что эти контакты до определённого времени должны сохраняться в строгой тайне и от нашего населения, и тем более от заграницы, — продолжил Контрразведчик. — Из чего с неизбежностью вытекает — никто, кроме нас, к этой тайне допущен быть не может. С полной ответственностью заявляю — в противном случае о ней менее, чем за неделю, узнают все. И последствия…
— Да никаких последствий, — снова вмешался Фёст. — И цена этой информации будет копейка в базарный день. Вот попросту — как вы себе это представляете? В одной из газет — кстати, какой, как вы думаете, лучше эту сенсацию предложить — «Известиям», «Комсомольской правде», «Секретным материалам», «Завтра»? В одной из этих газет появляется — что? Редакционная статья, передовица Проханова, перехваченная докладная записка Министра ГБ Президенту? Или вот Анатолия попросим, — он указал на Журналиста, — завтра же подготовить репортаж о нашей встрече и, для усиления эффекта, о его личном посещении «другой Москвы». А я вас любым количеством фотографий снабжу. Надеюсь, у вас есть возможность подключить необходимый контингент социологов. Через пару дней будете иметь полную картину реакции общественного мнения… Лично я результат могу предсказать прямо сейчас…
— Да как сказать, — не хотел сдаваться Контрразведчик. — Если материал пустить через пресловутого, не к ночи помянутого Воловича или любого из его команды, то его спонсоры и работодатели вполне могут ухватиться и погнать волну уже в своих массмедиа… Впрочем, ладно, — неожиданно легко отыграл он назад, — похоже, этот раунд в целом остаётся за вами. Не нокаутом, но по очкам. Подождем, чем закончится беседа первых лиц. Извините, мне нужно отлучиться…
Фуршетные столики были расставлены вокруг дома с верандой на достаточном отдалении друг от друга, и каждый мог остановиться там, где вдруг захотелось перекинуться словом и чокнуться рюмочкой с нужным человеком, не опасаясь, что конфиденциальность будет нарушена. Или — побыть наедине с собственными мыслями. Можжевельников и других вечнозелёных растений вокруг было достаточно, чтобы обслуживающий персонал, не раздражая гостей, мог, соблюдая дислокацию, видеть всё и должным образом реагировать на любое, пусть и не высказанное вслух пожелание гостей.
— Терпеть не могу этих фуршетов, — сказал Писатель, когда они вдвоём с Фёстом устроились на удобной скамье перед низким столиком, скрытым от посторонних глаз пышными кустами. — Русскому человеку не пристало есть и пить стоя. Не лошадь же.
Тут же перед ними возник официант с подносом.
— Это ты правильно, — похвалил его Писатель, снимая несколько тарелочек с бутербродами. Фёст впрок запасся рюмками очень неординарного коньяка.
— Давайте за успех нашего безнадёжного предприятия, — предложил он. — Сейчас этот тост можно понимать в абсолютно буквальном смысле…
— А поделикатнее нужно было игру выстраивать, как поначалу задумали, — ответил Писатель. — С частными лицами, и даже частной организацией, сколь угодно могущественной, Президент нашёл бы общий язык. А вот сразу всех тузов на стол выбрасывать, — он имел в виду карту, где Российская Империя простёрлась меж трёх океанов и множества морей, значительно превосходя территорией даже бывший СССР, цифровые и графические таблицы, любовно вычерченные Ферзеном, — провокация, иначе не назову. Кто это у вас такой… — писатель помялся, подбирая слово поделикатнее, — такой непредусмотрительный?
— Считайте, что я, — решил закрыть грудью амбразуру Фёст. — Я здешний, вот по некоторому идеализму и врождённой наивности вообразил, что Президенту радостно будет узнать, какой у него роскошный союзник объявился. Ни китайцев, ни американцев бояться больше не нужно, проблемы экспорта снимаются полностью — всё, что мы действительно умеем, наклепаем для братской страны в неограниченном количестве, а качественный ширпотреб они нам поставят. А уж с газовым и нефтяным краниками отныне сможем поступать, как заблагорассудится…
— То есть энергетический шантаж в чистом виде? — спросил Писатель с непонятным выражением лица.
— Вот именно! Нам, скажем мы им, ребята, ваши самопальные баксы и на хрен теперь не нужны, как и всё прочее. Теперь вы думайте, чем бы таким-этаким матушку-Расею ублаготворить, чтоб ей по вкусу пришлось. Помните, как сибирский кулак Сталину предложил в двадцать седьмом году, в конце «угара НЭПа»: «А ты, начальник, мне спляши, может, я и дам тебе хлебушка. А твоими бумажками только задницу подтереть…»? С чего, в общем, и началась коллективизация.
— Восхищён вашей эрудицией, — сказал Писатель, — но наивность ваша…
— Что поделаешь? Я ведь уже покаялся. Знаете, не хочу, чтобы мои слова были неверно истолкованы, однако с детства меня крайне удивляли моменты, когда окружающие, независимо от ранга и возраста, оказывались глупее меня. Я странным образом был уверен, что всё должно быть наоборот…
— Распространённый случай, — улыбнулся Писатель. — Есть на эту тему один хороший фантастический рассказ, где человека официально признавали идиотом, не способным ни к какому общественно полезному труду, и только в специальной резервации ему объявляли, что он признан годным для вступления в касту творцов и руководителей их предельно зарегулированного общества.
— Да, помню, — тут же ответил Фёст. — Азимов. «Профессия».
Писатель только уважительно развёл руками.
— Короче говоря, вам бы следовало начинать переговоры со мной, с Журналистом, с Контрразведчиком даже, и уж в самую последнюю очередь — с Президентом.
— Да, не повышаете вы своими словами его авторитет, — развеселился Фёст. — Я, знаете ли, не имел счастья общаться с ним так же близко, как вы, вообще последнее время был поглощён делами, далёкими от ситуаций в коридорах власти, но исходил из постулата, что правитель должен быть умнее любого из своих сотрудников, вместе взятых. Как Наполеон, например, или Чингисхан, да и Олег Константинович, в конце концов. Не квалифицированнее в тех или других вопросах, а просто умнее. Вообще. А ваш сюзерен простейших моментов не улавливает. Без обиды только, взгляд со стороны, ничего личного.
— Какие обиды! Человек своего времени в предложенных обстоятельствах. Но мозги у него в полном
