Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»

бека генерал осведомляться не стал, что обещало крайне жёсткий тон переговоров.

Мюриды (или как их там) принесли зелёный чай в персидских стаканах «армуды» и засахаренные фрукты. Сапегин скривился и кивнул адъютанту. Тот снял с пояса армейскую фляжку в суконном чехле.

— Простая водка. Будете? Не очень ещё и тёплая.

Курд с достоинством изъявил согласие. Выпили. Пожевали то, что в Средней Азии называется «урюк».

— Я почтительно слушаю вас, генерал, — наконец сказал курд на довольно приличном русском.

— Мы никогда не были врагами вашего народа, — ответил Сапегин, раскуривая папиросу.

— Может быть, приказать принести кальян? — спросил Модамин-бек.

— Как-нибудь потом, — отмахнулся генерал. — У меня в подчинении двадцать тысяч человек с тяжёлой техникой, два полка боевых вертолётов, а бомбардировочной дивизии из Батума лететь сюда полчаса. Они раздолбают тяжёлыми бомбами все мосты на полсотни вёрст окрест, а главное — плотины гидростанций. Единственное, что вы успеете эвакуировать, так это свой гарем. Один только выстрел в сторону моих солдат, и вы здесь все погибнете. Даже если и нам придётся умереть. Но это наша профессия и долг. Я доходчиво излагаю?

Поручик начал переводить со всеми положенными цветистыми оборотами. Эмир жестом велел ему прекратить.

— Вполне доходчиво. Ваши деньги я взял. Англичане столько не дарят, и они далеко. Турок мы совсем не любим, а посмотреть, чем они торгуют в своих лавках, куда интереснее, чем смотреть в дула ваших пушек.

Тут вмешался человек в чёрном:

— И ещё послушай меня, Модамин. Меня зовут Тер-Исакян, Месроп. Я епископ Ванской епархии. Я хочу сказать вот что. Наши русские братья, собравшись уходить, если им это прикажут, пообещали подарить нам пятьдесят тысяч винтовок и автоматов, а также всю военную технику, которую не смогут забрать с собой. Я, смиренный слуга Господа нашего, хочу подтвердить братьям- мусульманам, во имя общих наших пророков Исы, Мусы и Мариам[66], слова высокопревосходительного Артёмия Борисовича — если с вашей стороны прозвучит хоть один выстрел в сторону русских солдат или наших сёл — не обижайтесь. Вы знаете, как умеют воевать армяне. Мы не хотим, чтобы ваш народ исчез с нашей земли. Мы не турки[67]. Но будьте благоразумны.

Курдский эмир изображал размышление, поглаживая бороду.

С русским корпусом и пятьюдесятью тысячами отчаянных армян он ссориться никак не хотел. Но поблизости ведь три дивизии турок и английские рейнджеры, очень хорошо умеющие убивать.

— Мы вас не тронем, — наконец сказал он. — А сможете вы защитить нас?

— Уж чего-чего, — с облегчением ответил генерал. — Если вы прикроете наши фланги, мы ваших турок раздавим, как дерьмо сапогом. А вам, почтеннейший Модамин, Государь Император позволил предложить чин генерал-майора Российской армии с возможным причислением к Свите, как эмира Бухарского, хана Хивинского, шамхала Таркинского и других столь же уважаемых правителей. Своих сыновей вы сможете отдать в Пажеский корпус.

— Я готов принять этот чин, — с достоинством ответил эмир. — Но у меня двенадцать сыновей. От шести до пятнадцати лет. Я хотел послать их учиться в Каир. Но Петроград — это интереснее. Возьмёте всех?

— Нет вопросов, младшего — через два года. Старшего — не позднее пятнадцатого августа нынешнего, в следующем уже не подойдёт по возрасту, останется только в Каир, — облегчённо вздохнул генерал. За какие-то полчаса приобрёл для Империи нового, весьма полезного вассала. Предыдущие восемьдесят лет этому мешали Измирские соглашения о сферах влияния на территории бывшей Блистательной Порты.

Мигнул, и без дела скучавший поручик тут же налил генералу, эмиру и епископу ещё по серебряной чарке неплохой эриванской водки.

— Вы, ваше превосходительство, — титуловал он Модамин-бека по его будущему чину, — скоро увидите, какие из ваших сыновей получатся орлы-корнеты[68]. И в Петрограде действительно веселее, чем в каком-то Каире. У меня там дача на Островах. Рад буду принять, когда сыновей привезёте.

Глава восьмая

Разумеется, все детали разговора русского генерала с курдским эмиром английской разведке и самому Гамильтон-Рэю остались неизвестны. Но то, что Модамин-бек перешёл в российское подданство и получил генеральские погоны, после чего с истинно восточным азартом принялся ликвидировать британскую и турецкую агентуру на своей территории — абсолютный факт.

Прощаясь, Сапегин, как о вещи совсем несущественной, сказал Модамин-беку, что судьбы турок его не интересуют, но за каждого англичанина (живого) он готов выплатить от десяти до ста червонцев, в зависимости от чина и рода занятий. Очень скоро от Диярбекира и Ангоры до Стамбула и Дамаска живые англичане, имеющие хоть какое-то отношение к вооруженным силам и государственной службе, а заодно и журналисты, представители всяких «неправительственных организаций», стали очень ходовым товаром. Их ловили, продавали, перепродавали и обменивали друг с другом все, у кого имелись силы, возможности и желание заработать. Дошло до того, что британскоподданные, а заодно и другие, чем-то на них похожие, превратились в разновидность местных «ценных бумаг». Ненужные русской контрразведке (все сливки она сняла в первые дни), эти несчастные обращались между племенами, то падая, то повышаясь в цене и давая возможность людям «заработать на разнице».

Те из них, кто по какой-то причине не был выкуплен правительством или родственниками, в конце концов просто обращались в рабство. Восток, что вы хотите…

Но полной катастрофой для Арчибальда и штаба Гамильтон-Рэя обернулось очередное, то ли четвёртое, то ли пятое по счёту за последние два века, польское восстание. Великолепно подготовленное, снабжённое оружием в немыслимых количествах, включая и тяжёлое (благодаря открытым границам между Россией и якобы дружественными ей сопредельными странами), оно должно было увенчаться полным успехом с далеко идущими последствиями. Вопреки обычной дипломатической практике, европейские державы выразили России протест по поводу использования армии против мирного населения, демократически выражающего свою тягу к независимости. Ни одна из фотографий зверств «польских повстанцев» — повешенные на фонарных столбах офицеры и солдаты, сожжённые жилые дома в военных городках, и тому подобное — в европейской прессе и в передачах дальновидения не публиковалась. Зато все каналы информации были забиты материалами об азиатской жёсткости своего якобы «союзника», развернувшего чуть ли не геноцид в центре Европы. И это при том, что, согласно Уставу, любому члену ТАОС полагалась всеобщая помощь и поддержка в случае посягательств на их территориальную целостность и внутренний порядок. Любому, но только не России, как оказалось.

Впрочем, согласно плану Арчибальда, так и намечалось — за одну-две недели изобразить Россию наследницей Чингисхана, а поляков, финнов и прочих сепаратистов — как жертв до сих пор не цивилизовавшейся феодальной империи. А если кому-то русские по причине белого цвета кожи и сравнительно связной речи кажутся похожими на европейцев, так это естественная ошибка. Есть, мол, такой термин — мимикрия!

И ведь европейцы поверили, что, по правде говоря, и было единственным сработавшим пунктом программы. От Лондона до Пиренеев и Альп взвилась волна народного возмущения — демонстрации, протесты, сбор средств для помощи героическим полякам, потом и осторожные (поначалу) дипломатические ноты.

Адмирала всегда, кстати, интересовало, отчего, несмотря на то что разделы Польши в XVIII веке были произведёны по инициативе Австрии и Пруссии, а Екатерина Великая приняла в них участие довольно неохотно, и России отошла всего одна треть «Речи Посполитой», с преимущественно мало- и белорусским