Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»

что на самом деле происходит, не подозревая о замысле и вообще участии в этом деле его, Арчибальда, несколькими точными ходами поставили очевидных противников на грань поражения. Ещё не чистый мат, но благоразумный игрок, чтобы зря не тратить силы и время, останавливает часы.

Что явно собрался сделать весьма способный адмирал, на которого Арчибальд возлагал далеко идущие надежды в предстоящем «миттельшпиле». Явная слабость духа. До «эндшпиля» далеко, и разыгрывать его «мистер Боулнойз» в одиночку не собирался.

— Стараюсь понять, — честно ответил Гамильтон-Рэй, снова потянувшись к графину. — Были, конечно, полководцы, умевшие наносить уже празднующему победу противнику смертельный удар с помощью тщательно сбережённого резерва. Но я себя к таким не отношу, и резервов у нас просто нет. Знаете, что я вам скажу, сэр? Наш главный промах, поведший к катастрофе, заключается в нашей самонадеянности и верхоглядстве. Следовало все силы бросить на уничтожение князя Олега, хоть Кремль взорвать вместе с ним и его окружением, и только после этого… А мы положились на «Стратегию непрямых действий» мистера Лидел-Гарта[76], вообразили, что наёмники- иностранцы сделают за нас главное, а мы подберём созревший плод… Да, мне пришла в голову и ещё одна неприятная мысль — если проанализировать подобную стратегию лет за триста, получается неприятный вывод. Полагаясь на наёмников, вроде сипаев, или на полноценных союзников, вроде французов и тех же русских, мы словно признаем, что слабее тех и других…

— Ну-ка, поясните, это интересно…

— Интересного мало. Перекладывая основные усилия на плечи союзников, мы делаем вид, что экономим драгоценные жизни британцев, на самом же деле — просто негласно признаём, что они сделают эту работу лучше нас. Следовательно — и наши враги и наши «друзья» на самом деле сильнее нас. Империю большую часть её истории спасает только хитрость и удача, — в голосе Гамильтон-Рэя при этих словах прозвучало не сожаление и раскаяние, а всего лишь досада. В том смысле, что хоть и неприятно признавать, что у твоей жены ноги кривые, а приходится…

— Видите — вот и очевидная польза от рекогносцировки[77]. Мы, — он подчеркнул это «мы», — непростительным образом недооценили «роль личности в истории». Считали — как может противостоять один человек, пусть и незаурядный, макровоздействию почти тектонических масштабов? Мы не допускали мысли, что Олег решится на государственный переворот в столь смутной, и без того грозящей почти неизбежным крахом, обстановке. В момент, когда обозначилось предательство и заговор в его ближайшем окружении. А он рискнул, опираясь на несколько сотен лично ему преданных людей, — и сразу выиграл всё. Мы думали — узурпация власти вызовет возмущение общества и брожение в армии, а она инициировала всеобщий восторг и взрыв энтузиазма. Премьер Каверзнев первый принёс уверения в покорности, собственной и своего правительства. Государственная дума девяносто пятью процентами голосов признала правомерность применения в данном случае статьи Конституции о принятии «в трудный для Отечества час» всей полноты власти Местоблюстителем Престола. Какие выводы мы с вами должны сделать?

Арчибальд посмотрел на Гамильтон-Рэя мудрым взглядом учителя, ждущего от любимого ученика достойного ответа на судьбоносный вопрос.

— В такой постановке, сэр… Очень может быть, что теперь от физического устранения Олега, ныне Императора, не будет никакой пользы. Время упущено. Ему на смену может прийти ещё более жёсткий и беспринципный правитель. Как вышло у нас в Индии: ликвидировали тихого гуманиста и сторонника «ненасильственных действий» Ганди и получили взамен энергичного, чуждого всяких «либеральных иллюзий» Джавахарлала Неру. Чем это кончилось, вам известно[78].

— Да, пожалуй, намного лучше, чем вам, — загадочно сказал Арчибальд, намекая на знания, полученные в остальных реальностях.

— Тогда, пожалуй, нам действительно следует, учитывая опыт поражения, приняться за изучение факторов, сделавших возможными победу Олега сначала над собственным народом, а потом и над нами! Вы поймите, сэр, — Айвори подался вперёд, стакан виски у него в руке дрожал, — при всем к вам почтении я не могу поверить, что, начиная «Кроссворд», вы знали противника хуже меня! Не тот вы человек! И, значит…

— Всякую мысль следует доводить до конца, дорогой адмирал. Значит…

— Вы заранее предвидели, что наше дело может закончиться именно таким образом. Не поддержали меня в моих сомнениях, буквально «толкали в шею» всех остальных. И не «рекогносцировку» вы проводили. Вам нужно было выяснить что-то для себя лично. И, возможно, проверить в деле своих «соратников».

— Браво, адмирал. Вы не только угадали мою цель, вы только что подтвердили собственную пригодность к по-настоящему большому делу. Я думаю, когда мы продолжим, вам следует занять пост более достойный ваших талантов. Президентство в клубе я вам пока (но только пока!) не предлагаю. Во-первых, процедура прижизненной смены руководства уставом не предусмотрена, а во- вторых — в нашей игре клуб — структура всё же избыточная, хотя и необходимая. Хорошо сказано, а?

— Очередной парадокс в стиле уайльдовского сэра Генри, — вежливо кивнул Айвори, не уловив в очередной банальности и намёка на отточенность формулировок упомянутого персонажа. — Но я приблизительно понимаю, что вы хотели сказать.

— Очень хорошо. Значит, вы согласны войти в мой личный штаб на правах первого лица? Я буду генератором идей, организатором и вдохновителем, вы — полноправным руководителем исполнительного аппарата. Подберёте себе с десяток помощников, исходя из личной оценки их способностей и надёжности. Больше не надо, иначе система потеряет управляемость. А «Хантер-клуб» останется в своём нынешнем качестве нашей опорой, инструментом влияния и… прикрытия. Вас такая конструкция устраивает?

Гамильтон-Рэй не имел ничего против, единственное, что его тревожило — полное непонимание истинных целей «сэра Арчибальда». А также его метафизическая сущность. Проще говоря — следует ли его считать человеком в обыденном понимании этого термина, пусть и наделённого особым знанием и возможностями, выходящими за рамки позитивной практики. Или же он — существо сверхъестественное, не бог и не дьявол (в европейской традиции), но всё равно — воплощение иного.

В пользу того и другого предположения можно привести достаточно доводов. Однако гипотеза о том, что Арчибальд — человек, перевешивала. Для дьявола, здраво рассуждая, он слишком недалёк. На гроссмейстера или фельдмаршала явно не тянет, хоть и пытается выглядеть таковым, всё время оперируя военными и шахматными терминами. Уж слишком много прямо-таки детских промахов допустил, якобы «играя белыми». И дело не только в недооценке князя Олега и его соратников. Он, как бы это поточнее сформулировать, — был просто неумён. Наделён массой способностей и возможностей, а того самого, позволяющего всем этим правильно распорядиться, — недобор. Никто ведь не ждёт, что тренер нынешнего шахматного чемпиона однажды сам выиграет матч и корону.

Зато, если он вообще не человек, то и его стратегия была бы нечеловеческой. Основанной на иных логике, морали, целеполагании. Айвори не мог себе представить, чтобы нечеловек занимался обычными земными делами, используя земные методики. Хоть что-нибудь в его поведении насторожило или удивило бы за полтора года совместной работы.

Несколько настораживали лишь частые отлучки сэра Арчибальда. Иногда он исчезал на недели, а то и на месяцы, не объясняя куда и зачем, но всегда оставлял подробные инструкции, что и кому делать в ближайшее время. А вновь появившись, тщательно знакомился с отчётами и, если считал нужным, вносил коррективы в планируемые операции. Возможно, этих отлучек требовал его «воскрешённый организм» для отдыха и регенерации?

Остальное было совершенно обыкновенно, до банальности. Да, каким-то образом этот господин получил возможность перемещаться между параллельными реальностями и омолаживать людей. И это всё. Ни всеведения, ни всемогущества, ни даже, — адмирал внутренне поморщился, — проблеска гениальности. Классический джентльмен поздневикторианской эпохи, как их описывают в книгах. Море апломба и никакого изящества мысли и полёта воображения. Оттого столько сарказма и неприязни вызывали эти персонажи у Оскара Уайльда, Бернарда Шоу, Джером Джерома, Конан Дойля и Честертона…