кажется.
Но у всех прошло хорошо. Обсудили это дело, наскоро поделились воспоминаниями, как, кто, где и когда до этого пил спирт и какие из этого для каждого проистекали последствия, покурили, слегка подумали, стоит ли еще, и все-таки повторили.
Ляхов к случаю вспомнил студенческий тост: «Улучшим наше состояние!»
Потянулся к фляге, чтобы налить по второй, сфокусировал зрение на ее округлом зеленом боку и вдруг захохотал.
Чего это ты?
– Смотрите, – пустил фляжку по кругу, предварительно указав пальцем, где следует смотреть.
Известным солдатским способом, острием хорошо наточенного ножа на металле было не выцарапано, а именно выгравировано елочкой, каллиграфическим шрифтом:
«Сема Бриман. ДМБ – 04».
По-русски!
– Что значит «ДМБ»? – осведомился Розенцвейг.
– Насколько я помню, в первой половине прошлого века в нашей армии, когда существовала четырехлетняя обязательная воинская повинность, таким сокращением обозначалась «демобилизация», то есть увольнение отслуживших в запас, – сообщил Ляхов. – Следовательно, в армии этого Израиля присутствует нечто подобное.
– И служат в ней русские, помнящие далекое прошлое? – усомнился Розенцвейг.
– Ну, Бриман не такая уж русская фамилия, хотя он, безусловно, русского происхождения… Более того, приехал он в Израиль уже в достаточно зрелом возрасте, раз предпочитает писать по-русски и сохраняет русский образ мышления…
– Может быть, тут у них тоже война и на помощь едут добровольцы со всего мира? – предположил Тарханов.
– Вряд ли. У добровольцев и даже наемников не бывает «ДМБ», тем более – с четко определенным сроком. Тут именно служба по призыву.
Кстати, судя по дате, парень этот уволился еще в прошлом году. Только вот не понимаю, почему он фляжку бросил? Обычно такие сувениры с собой на память прихватывают. Где ты ее нашел?
– В танке. Под сиденьем командира. А уж почему… Да, может, его просто убили в бою, а фляжка друзьям на память осталась.
– И это возможно, – согласился Ляхов. – Зато, по крайней мере, Россия в этом мире тоже существует. Уже легче… Но мы отвлеклись.
Выпили за Россию.
После чего Ляхов, у которого спиртное до определенного момента обостряло фантазию и воображение, высказал предположение, что они оказались именно в том мире, который краем глаза Тарханов увидел в Пятигорске.
– Иначе придется допустить, что параллельных миров вообще бесконечное количество. А так – понятнее. Сергея что-то замыкает именно на тот мир, в него и выбросило. А нас – за компанию.
Выпустив в потолок дым, Тарханов тут же налил по третьей. И, внимательно глядя в невидимую точку перед собой, Тарханов, покачивая пальцем, заявил:
– Если кто-нибудь заговорит про политику или про атомную физику – лично морду набью.
Идея была принята единогласно.
– А вот что я вам практического скажу, парни, – сообщил, слегка икнув, Розенцвейг, – провода, ведущие к заставе, вы видели?
– Нет.
– Правильно. А холодильники и прочие приборы видели?
– Видели.
– Значит, что?
– Дизель! – первым сообразил Тарханов. Все обрадовались и выпили еще по чуть-чуть.
– Значит, пошли искать.
Поднялись, пошли и нашли очень быстро, поскольку толстые черные провода, протянутые внутри заставы от следующего за кухней барака к остальным домикам, мог не заметить только слепой. Или столь же взволнованный человек, каким был Ляхов, оставшийся здесь один.
В бараке стоял очень большой двигатель, подсоединенный к генератору и двум трансформаторам. Только не дизельный, а бензиновый. Здоровенный алюминиевый бак был совершенно сухой. То есть движок работал, сколько мог, снабжая заставу энергией, а потом заглох, исчерпав горючее.
К счастью, в пристройке имелась запасная двухтонная цистерна, только никто не догадался или не успел вовремя переключить питание на нее. И друзьям пришлось поочередно перекачивать горючее, дергая длинный желтый рычаг ручного насоса.
Тарханов периодически матерился, Ляхов делал свою часть работы молча, но задумчиво, Розенцвейг тоже о чем-то думал, предпочитая не столько качать, как выходить за пределы станции и там курить. Возможно, слишком уж часто.
Когда в стеклянной трубке бензонасоса уровень достиг красного штриха, Тарханов, в очередной раз выругавшись, причем ругань звучала как молитва, дернул пусковой шнур. С третьего раза движок
