— Зачем? — Алекс хотелось только одного — умереть, но Кармен была исполнена решимости не позволить ей этого.
— Потому что мы вас любим. Мы поможем вам оправиться. Очень скоро вы придете в норму, — убежденно проговорила она, пытаясь взбодрить свою хозяйку. Но Алекс покачала головой.
— Я не приду в норму, — сказала она, надевая платье. — Мне будут делать химиотерапию.
— Да что вы! — с ужасом протянула Кармен, но взяла себя в руки. — Ничего… прорвемся.
Она явно решила не оставлять Алекс. Прекрасная женщина и прекрасная хозяйка, конечно, она этого не заслуживала.
У нее были любящий муж и маленькая дочь. Алекс нужно было жить — ради них, и Кармен собиралась помочь ей.
— Мы зайдем за Аннабел, а потом перекусим. А потом вы приляжете, а мы с Аннабел пойдем в парк.
Кармен разговаривала с ней очень ласково, так, как говорят с детьми, но это не уменьшало ту чудовищную душевную боль, которую испытывала Алекс. Ей никогда не приходилось видеть ничего более безобразного, чем последствия этой операции.
Но она все же нашла в себе силы вместе с Кармен зайти за Аннабел, после чего они медленно вернулись домой. Алекс все время молчала, но Аннабел, похоже, этого не заметила. Кармен подала на ленч приготовленный ею суп с помидорами и по сандвичу с индейкой. Уложив Алекс, она сказала Аннабел, что маме нужно отдохнуть. Девочка, впрочем, решила, что это игра. Она подоткнула одеяло, словно одной из своих кукол, и безмятежно отправилась в парк.
Вечером она рассказала об этом папе, и тот решил, что Алекс снова разыгрывает из себя инвалида, как он это называл.
— Что это за дела? — спросил он самым обыденным тоном, после того как Аннабел легла спать. — Ты опять целый день спишь?
Его голос выдавал почти откровенное недовольство. Мальчиком он был свидетелем того, как медленно увядала его мать, и воспоминание об этом приводило его в ярость до сих пор. Он не хотел, чтобы теперь это повторялось на глазах у Аннабел. Даже теперь, когда он стал взрослым, у него не прошел этот почти маниакальный страх перед болезнью.
— Я просто прилегла отдохнуть. Я очень устала — я ведь ходила к доктору Герману.
Голос Алекс по-прежнему оставался безжизненным, а глаза ее ничего не выражали.
— А результаты патологических анализов пришли?
— Да. Затронуты четыре лимфоузла. Нужно делать химию, — мертвым голосом сказала она. — Он снял повязку.
— Замечательно. По крайней мере это шаг вперед. Наверное, это тебя обрадовало.
Сэм был воодушевлен, пытаясь заразить своим оптимизмом и ее, словно бы ей не предстояла химиотерапия. Алекс посмотрела на него так, как будто он был с другой планеты.
— Отнюдь не обрадовало.
— Почему? Что, какие-то осложнения?
— Да нет. Только одно… Моя грудь как будто полетела в мусорную корзину вместе с бинтами…
— Тогда в чем же дело? Почему ты так устала?
— Да что ты от меня хочешь? — огрызнулась она. — Чтобы я прыгала от радости? Ради Бога, Сэм, пойми же наконец, что я осталась без груди. Это действительно нелегко, по крайней мере для меня, и я не верю, что ты на самом деле воспринимаешь это все с таким оптимизмом. После того как я вернулась домой, ты обращаешься со мной так, как будто я прокаженная, и стараешься не подходить ко мне ближе, чем на два метра. Я все поняла. Наивно полагать, что ты теперь будешь считать меня привлекательной.
— Да я ничего и не говорю. Просто ты не должна делать из этого такую трагедию.
— Может быть. Но уверяю тебя, это выглядит не самым приятным образом. — Алекс посмотрела на него со злобой, вспоминая тот ужас, который испытала при взгляде в зеркало.
— Перестань. Он же сказал тебе, что со временем ты сможешь ее восстановить.
— Спасибо. Это означает еще одну болезненную операцию, швы, татуировку и силиконовый имплантант. Это только ты думаешь, что сделать пластическую операцию — все равно что чашку чаю выпить.
— Ты права. Но ты ведешь себя как настоящая плакса. Потерять грудь — это еще не самое худшее, что может случиться.
— А что же самое худшее?
— Умереть, — прямо ответил Сэм.
— Дай мне срок, и я, может быть, умру. В последнее время, по-моему, ты просто исчез из моей жизни вместе с куском моего тела. — "Неужели ты этого не замечаешь? А я вот замечаю. Я устала от того, что ты так и норовишь смыться куда-нибудь подальше, что ты ведешь себя так, как будто меня не существует. А все дело в том, что ты не можешь справиться со случившимся.
— Это не правда, — сказал он с неожиданной яростью, потому что это было правдой, и он это знал.
— Правда, черт побери! С тех пор как я узнала про свою болезнь, ты даже не сделал попытки меня поддержать. А после операции ты ведешь себя со мной так, как будто я твоя незамужняя тетушка, а не жена. Как долго это будет продолжаться, Сэм? Как долго ты будешь меня наказывать за то, что мне удалили грудь? Пока я не сделаю себе пластическую операцию и мое обнаженное тело не будет пугать тебя до смерти? Я хотела бы быть уверенной в том, что тебя не стошнит, если я при тебе приму душ.
— Меня тошнит от всех твоих теоретических выкладок и обвинений. Даже если бы они обе груди тебе отрезали, я не думаю, что мне стало бы противно.
— Правда? Хочешь, посмотри на меня. Ты не представляешь себе, насколько это уродливо. Это гораздо хуже, чем ты думаешь.
— Это плохо ровно настолько, насколько ты себе это представляешь. Это ты агонизируешь, а не я. Это ты не можешь справиться С тем, что произошло.
— Ты уверен? — Алекс внезапно поняла, что больше не в состоянии Себя контролировать, и начала расстегивать ночную рубашку.
У Сэма, упало сердце, во остановить ее он уже не успел, кроме того, он сознавал, что сам ее на это спровоцировал. Алекс обнажила сначала одно плечо, потом другое, и в конце концов рубашка беззвучно упала на пол. Сэм ахнул. Алекс не стала бинтоваться заново, и глазам Сэма открылось все то, что сама Алекс видела утром. Зловещий рубец, плоскость на месте груди, ярко-розовая кожа. Алекс знала, что это выглядит ужасно, и тот шок, который испытал Сэм, ясно отразился на его лице.
Он почувствовал, чти больше никогда не сможет к ней прикоснуться.
— Не правда ли красиво, Сэм? — сказала Алекс и заплакала, хватая губами воздух. Сэм не пошевелился.
— Прости меня, Алекс. — Сделав над собой усилие, Сэм пересек комнату и протянул Алекс ее рубашку. — Прости меня, — ласково повторил он, обнимая свою жену. У него тоже начали литься слезы — то, что он увидел, было слишком ужасно.
— Я не могу с этим жить, Сэм, — говорила Алекс сквозь рыдания. Ей хотелось, чтобы у нее была нормальная грудь, чтобы ее жизнь вновь стала такой, какой она была несколько недель назад. Было совершенно невозможно понять, почему все это происходит.
— Ничего… ты к этому привыкнешь. Мы все привыкнем, — тихо ответил Сэм, от всей души желая, чтобы так оно и было.
— Ты думаешь? — печально спросила она. — Как ты считаешь, мне надо делать пластическую операцию?
— Пока в любом случае рано об этом говорить. Давай подождем.
— Я ненавижу это и ненавижу саму себя, — призналась Алекс, снова надевая рубашку.
Сэм помог ей как можно скорее прикрыть так сильно изменившееся тело, чтобы больше этого не видеть.
— Прости, что я так злюсь на тебя все время, — продолжала она. — Я просто не знаю, как себя вести.
— Я тоже, — признался Сэм. — Наверное, должно пройти некоторое время.
