Не то чтобы мы обсуждали, вырезали Элле гланды или нет, я даже не знаю ее точного адреса.
Дойдя до графы «ближайшие родственники», после секундного раздумья вписываю свое имя.
Четыре часа спустя я по-прежнему остаюсь в полном неведении. Выпил дюжину чашек суррогатного кофе из аппарата, поминутно приставал к каждому и каждой в белом халате, даже к заправщику торговых автоматов, и дважды был оттеснен назад в зал ожидания грозного вида охранником, который явно придерживается принципа «сначала врежь, потом задавай вопросы». Такое впечатление, что никто ничего не в состоянии мне сказать. Что Элла жива, могу судить лишь по тому, что меня до сих пор не повели в зловещее помещение без окон в конце длинного коридора.
Сварливая медсестра в регистратуре и вовсе не желает со мной разговаривать. Вообще-то она пригрозила вызвать копов, если я подойду к ней еще раз. Даже обколотые наркоманы и те меня сторонятся.
Звонит мобильник, и я выскакиваю из приемного покоя.
— Господи, Бэт! Прости, ради Бога. Кейт у Флер. Я собирался тебе перезвонить…
— Уильям, Бога ради! Я места себе не находила. В итоге пришлось позвонить Лавуа и вытащить их из постели! Что, черт побери, ты там…
— Послушай, я же сказал, извини! — резко обрываю я. — Тут кое-что произошло.
— Кое-что поважнее, чем твоя дочь?
— Слушай, с ней все в порядке, а это главное. Через денек-другой она будет дома.
— Через денек-другой? Когда? Что она там делает? Ты уверен, что она в порядке?
— Мистер Эшфилд!
Я резко оборачиваюсь. Врач едва ли старше Бена жестом приглашает меня следовать за ним.
— Послушай, Бэт. Я должен идти. Поговорим завтра.
Захлопываю телефон.
— Вашей жене намного лучше, — с улыбкой сообщает врач. — Она в послеоперационной. Была кое- какая опасность, но теперь все будет в порядке. Можете к ней пройти.
Я не стал поправлять его неумышленную ошибку: моя жена. Если бы.
Элла, на несколько тонов бледнее больничных простыней, все же выдавливает слабую улыбку, когда я вхожу в послеоперационную палату.
— Никому не рекомендовала бы этого молокососа, — еле-еле выговаривает она.
— Буду иметь в виду. — Я осторожно пристраиваюсь на краю кровати, и вдруг ко мне возвращается болезненное воспоминание о том, в каких обстоятельствах я в последний раз навещал женщину в больнице. — Ну и напугала ты меня там, в гостинице.
— Да и себя тоже, — морщится она. — Уильям, мне так жаль! У тебя и без меня забот полон рот…
— Да не глупи! Господи, Элла, я думал, что теряю тебя!
— Прости. В следующий раз придется постараться.
— Не смешно, Элла. Я даже не имел понятия, жива ты или мертва. Никто ничего мне не говорил. Что, черт побери, стряслось?
Снова морщась, она поудобнее устраивается на подушках.
— Скажем, так: если аппендикс жалуется, лучше к нему прислушаться.
— Верно говорят: сапожник без сапог.
Я раздумываю. В нормальной ситуации Элла никогда не дала бы мне даже заикнуться насчет слова на букву «л», но ведь со смерти Джексона она изменилась. В ней появилась нежность, уязвимость, которой прежде не было. И я набираюсь нахальства, чтобы сказать правду:
— Элла, ты понятия не имеешь, каково мне было видеть тебя в таком состоянии, — осторожно произношу я. — Сегодня вечером я понял, как много ты для меня значишь, как сильно я…
— Уильям, прости. Не мог бы ты попросить сестру принести еще кодеина?
Я вызываю сестру в полосатом халате, и она вскоре врывается в палату с горсткой таблеток. Элла медленно отхлебывает из бумажного стаканчика. Ее лицо искажено гримасой боли. Впервые я замечаю, как она похудела за последнее время. Теперь у нее скулы как у Кэтрин Хепберн.
— Элла…
Она прикрывает мне рот ладонью.
— Не говори этого.
— Я провел последние восемь лет, не говоря этого! Нам пора…
— Вся эта драма, — беспечно перебивает она меня, — кого угодно заставит забыться и произнести слова, о которых он потом будет жалеть.
— Но я…
— Уильям! — отчаянно выкрикивает она. — Ты женат! Поэтому не важно, что чувствует каждый из нас, — или думает, что чувствует. Мы с самого начала согласились, что наши отношения ничем не закончатся. Ты нужен Бэт. Нужен своим детям. Такие разговоры только всё усложняют.
— Элла, я не могу дальше притворяться, будто мне все равно! Ведь это же просто фарс!
Ее глаза ярко разгораются, и страх окутывает меня пеленой словно туман.
— Уильям! Думаю, нам обоим понятно, что все кончено…
— И вовсе ничего не кончено! Слушай, я уйду от Бэт. Уйду, если ты этого хочешь. С ней все будет в порядке. У нее же останутся дети…
— Нет! Я вовсе не это имела в виду! — Она пытается сесть на постели прямо. — Мы не должны были допустить, чтобы все так далеко зашло. Нужно было расстаться после Кипра; я должна была положить всему конец. Только подумать, что могла натворить Бэт, если бы…
— И теперь я должен расплачиваться за случившееся до конца своих дней?
— Она твоя жена. Пожалуйста, Уильям. Не надо все усложнять еще больше.
Я встаю.
— Знаешь, тебя только-только прооперировали. Одному Богу известно, какими тебя накачали наркотиками. Может, у тебя до сих пор шок. Бушуют гормоны. Поговорим обо всем как разумные люди, когда ты успокоишься.
— Я спокойна! — вопит Элла.
— Конечно, конечно. Вернусь завтра утром. Хорошего сна, дорогая.
Мне вслед летит подушка.
Элла имеет в виду другое. Все дело в посттравматическом стрессе — или как там его, будь он неладен, нынче называют. Ко всему, что она пережила за последние несколько недель, еще и срочное оперативное вмешательство. В ней говорит чувство вины и горя. Быть может, она сама не ведает, что творит. Она не то хотела сказать. Она не может так считать.
Врач-тинейджер останавливает меня, когда я уже собираюсь выйти из больницы.
— Я хотел сказать, что мне очень жаль, мистер Эшфилд. В самом деле, жаль.
— Да, конечно. Но теперь она идет на поправку, а это главное.
— Конечно. Хорошо. Спасибо за ваше отношение, сэр. Продолжайте так ее настраивать. Ей нужно знать, что для вас она остается той же женщиной, что и прежде. Для нее было бы страшным ударом…
— Простите, — перебиваю его я, — какого черта вы пытаетесь мне сказать?
Он в ужасе смотрит на меня.
— Она не рассказала вам?
— Что она мне не рассказала?
— Наверное, вам стоит поговорить с…
— Слушайте, доктор. С меня хватит. Не хочу показаться грубым, но если вы сейчас же не просветите меня насчет того, что, мать вашу, происходит, я за себя не отвечаю. Втыкаетесь, что к чему?
Он сглатывает комок.
Я открываю дверь в зловещую комнату с мертвецами.
— После вас.
— Мне в самом деле не следует…
Я делаю шаг вперед.
— Мистер Эшфилд, как вам известно, у вашей жены была внематочная беременность, — быстро
