делопроизводства. Так, по инициативе Особого отдела ОГПУ Реввоенсовет СССР в июле 1927 г. выпустил специальный приказ № 372 о дополнительных мерах по сохранению военной тайны[1257].
В приказе отмечалось, что в войсках наблюдаются случаи преступно-легкомысленного отношения к работе с секретными материалами, а также имеются факты разглашения военнослужащими охраняемых сведений. Подписавший приказ нарком по военным и морским делам К. Ворошилов приказывал своим подчиненным, и прежде всего лицам начсостава, принять самые решительные меры к неуклонному исполнению установленного режима обращения с грифованными документами.
С учетом вскрытых следствием фактов по уголовным делам на П. Филина и некоторых других командиров РККА, нарком указал: «Всякие сношения военнослужащих и сотрудников РККА и совместно с ними проживающих членов их семей с иностранцами, находящимися как в пределах, так и вне пределов Союза ССР, а равно переписка с родными и знакомыми, проживающими за границей, категорически воспрещаются…»[1258]
На этом пункте приказа чекисты особо настаивали, имея в виду создание затруднений для иностранных разведок в выявлении секретоносителей и осуществлении к ним вербовочных подходов. И это не было какой-то исключительной мерой, а лишь распространяло на военнослужащих и служащих РККА правила, существующие во многих странах, хотя и не без некоторого ужесточения в плане имеющегося в приказе указания относительно членов семей.
К. Ворошилов подчеркнул в рассматриваемом документе необходимость «сурово преследовать» виновных в нарушении приказа, а чтобы исключить какие-либо ссылки на незнание его содержания, приказал зачитать текст во всех ротах, командах, экипажах кораблей и судов. Начальствующему составу следовало объявить приказ под расписку, а при приеме на службу в РККА брать таковую в обязательном порядке.
Еще через год (16 июля 1928 г.) наркомвоенмор утвердил резолюцию Центрального военно- политического совещания о карательной политике военных трибуналов. Для нашего исследования наиболее интересен пункт 12 данного документа, принятый в редакции, предложенной Особым отделом ОГПУ и военной прокуратурой: «Военной коллегии (Верховного суда СССР. —
Конкретным поводом к принятию такого решения явилось серьезное происшествие в 4-м стрелковом корпусе Западного военного округа, расцененное в циркулярной телеграмме начальника Особого отдела и одновременно зампреда ОГПУ Г. Ягоды как «неслыханное по своей наглости»[1260].
Суть дела была такова: поздно вечером трое неизвестных вооруженных лиц проникли в помещение штаба, выкрали всю найденную там секретную переписку и скрылись. Однако, как выяснилось позднее, в ходе расследования чекистами произошедшего факта, никто в штаб не проникал, а делопроизводитель секретной части А. Барановский нападение преступников инсценировал. Все это он проделал вместе со своим приятелем В. Бирхенфельдом, который изучался контрразведчиками по подозрению в шпионаже. При допросах агентурные материалы особого отдела 4-го корпуса полностью подтвердились, а вот украденные документы сразу найти не удалось, поскольку В. Бирхенфельд передал их третьему лицу, назвать которого отказался. Среди этих документов был и мобилизационный план, оставленный ранее в помещении делопроизводства помощником начальника штаба корпуса А. Травинским. Материалы на него и других нарушителей СДП выделили в отдельное производство, а В. Бирхенфельда и А. Барановского доставили для дальнейшего следствия в ОГПУ[1261].
Оперативная разработка была продолжена в Витебске, где дислоцировался штаб корпуса. В результате чекисты установили связь В. Бирхенфельда с некой Н. Тетерской, у которой при обыске и обнаружили некоторые из украденных документов, а остальные, вероятно, были уже переправлены в Польшу. Все изобличенные лица понесли заслуженную кару[1262].
В соответствии с приказом К. Ворошилова были сняты с занимаемых постов помощник начальника штаба 4-го корпуса А Травинский, начальник оперативной части Г. Якунников и некоторые другие лица из числа начсостава[1263].
Согласно акту, составленному штабом Белорусского военного округа, утраченными оказались 48 секретных и совершенно секретных документов, ряд из которых имел особое значение. Причем, и это подчеркнуто в акте, «случайностью объяснить такой набор исчезнувших документов нельзя, так как один документ дополняет другой и они тесно между собой связаны». Заместитель начальника штаба БВО сделал в заключение следующий вывод: «Изъятием документов противник получил весьма ценный материал о штабном составе частей мирного времени и об их количестве в округе, приобрел данные, которые долгий срок будут действительны»[1264].
Огромное количество недостатков в сохранении военной тайны было вскрыто особыми отделами Украинского военного округа, о чем последовал доклад в Москву после циркулярного указания ОГПУ по итогам расследования дела А. Барановского и др.[1265]
С учетом сложившейся в вопросе соблюдения требований секретного делопроизводства (СДП) обстановки начальник ОО УВО Н. Быстрых предложил принять дисциплинарные и иные меры к виновным лицам, обратив особое внимание на старший и высший комсостав. И это было достаточно обоснованное мнение, подтверждением которого явился еще один неординарный факт.
В 1929 г. от должности начальника Политического управления РККА был освобожден А. Бубнов. Теперь он стал наркомом просвещения РСФСР и к военным делам уже отношения не имел. Однако он, в нарушение всех правил СДП, забрал с собой целый портфель с секретными и совершенно секретными документами Реввоенсовета СССР и ВСНХ[1266].
Этот портфель был выкраден в 1931 г. начальником сектора Наркомпроса, позднее бежавшим за границу. О тайнике с документами он сообщил сотрудникам английской разведки, и Сикрет интеллидженс сервис провела операцию по изъятию и вывозу из СССР «портфеля наркома». Только благодаря агенту Иностранного отдела ОГПУ Б. Лаго (псевдоним А/243), внедренному к резиденту СИС В. Богомольцу, удалось предотвратить утечку важной информации. Заблаговременно зная о прибытии в СССР исполнителя акции, сотрудники ОГПУ подменили действительно секретные документы на специально подготовленные в Штабе РККА дезинформационные материалы, которые и были доставлены в Лондон[1267].
Специальная комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) расследовала в 1934 г. факт разглашения начальником ВВС РККА и членом Реввоенсовета СССР Я. Алкснисом секретной информации о перелете самолета РД. В итоге Политбюро вынесло решение об объявлении взыскания самому Я. Алкснису, а также некоторым руководителям цензуры[1268].
Как уже отмечалось нами ранее, чекистов в некоторой степени устраивало расширение круга секретных документов, что облегчало доказывание шпионской деятельности конкретных лиц. Но это с одной стороны. А с другой стороны, сотрудники особых отделов распыляли свои усилия по реализации на практике системы контроля за оборотом данных документов. Найти «золотую середину» не удавалось.
При этом надо иметь в виду, что не чекисты, а военные руководители и конкретные исполнители определяли (на основе общих перечней), что конкретно составляет тайну и какие документы должны быть загрифованы. А в этом вопросе многие командиры предпочитали засекречивать слишком многое.
Совершенно не случаен в этом отношении специальный доклад, сделанный своему наркому начальником Штаба РККА М. Тухачевским в 1927 г. Стоит привести здесь следующий фрагмент из доклада: «Существующий порядок ведения совершенно секретной и секретной переписки, а равно и само определение понятия „сов. секретно“ и „секретно“ привели к тому, что свыше 50 % переписки стало „сов. секретной“ или „секретной“ и соответствующий гриф ставится не на секретные по существу документы, умаляя тем самым значение секретности»[1269].
Отметим, что в период, когда готовился указанный доклад, М. Тухачевского занимали куда более серьезные вопросы. Это было время «военной тревоги», страна находилась на грани возможной новой интервенции. Велась напряженная работа над первым пятилетним планом строительства Вооруженных сил
