Низкое и нерегулярное обеспечение чекистов денежным и иными видами довольствия приводило к их желанию любыми способами уйти из ГПУ. Особо следует отметить, что не смогли противостоять трудностям и коммунисты. Они реально видели, что их однопартийцы в государственных хозяйственных органах, а тем более в разного рода трестах и синдикатах устроены гораздо лучше. В процитированном выше письме В. Манцева содержатся и такие данные: «Если раньше мы имели 60 % коммунистов, то теперь с трудом насчитываем 15 %. Очень часты, если не повседневны, случаи выхода из партии на почве голода и необеспеченности материального существования»[482].
Такое положение складывалось по всей стране. Руководители ВЧК — ГПУ постоянно «давили» на ЦК партии, отстаивали необходимые бюджетные ассигнования в ходе работы различных комиссий и даже негласно добывали информацию из Наркомфина о предполагаемых распределениях средств, чтобы предпринять упреждающие шаги[483].
Они, не скрывая, докладывали в высшие партийные инстанции, что сотрудники, не имея самого необходимого, сталкиваясь в своей работе со многими соблазнами, могут встать на преступный путь. Это создавало угрозу для деятельности ГПУ в целом. В одном из своих многочисленных писем в Политбюро И. Уншлихт отмечал готовность большей части чекистов оставаться на своем посту, работая в самых невероятных условиях, и исполнить свой долг, но «в конце концов на геройство способны лишь немногие, и требовать этого геройства от всех без исключения работников невозможно» [484].
Опасность развала органов госбезопасности наконец-то осознали в ЦК партии. На заседании Политбюро 18 мая 1922 г. на повестку дня был поставлен вопрос о материальном положении работников ГПУ. С докладом выступил И. Уншлихт[485].
По итогам состоявшихся прений члены Политбюро приняли решение, в определенной мере устраивавшее чекистов.
Прежде всего, они подтвердили свое же решение от 1 марта (которое оставалось невыполненным —
В итоге реальное материальное положение сотрудников несколько улучшилось. Но ненадолго, так как инфляция и повышение денежного содержания другим категориям советских служащих (включая и военных) вновь поставили чекистов на грань выживания. Докладывая в Политбюро свое видение ситуации, Ф. Дзержинский констатировал факт нового сокращения сметы ОГПУ и в связи с этим прогнозировал упадок в работе органов госбезопасности. Несмотря на плохое состояние своего здоровья, он категорически настаивал на отмене постановления Политбюро о предоставлении ему отпуска в срочном порядке, ввиду неотложности решения задач в сфере материального положения сотрудников и финансирования всей деятельности ОГПУ[487].
Вместе со всеми чекистами в сложном положении оказались и работники особых отделов. Даже в столичном военном округе возникали серьезные проблемы со снабжением, включая и вещевое довольствие. Одним из моментов, неблагоприятно отразившихся на деятельности особых органов ОГПУ в МВО, явилось отсутствие военного обмундирования для оперативных сотрудников. «Находя невозможным заставлять сотрудников успешно работать среди войск в штатском платье, — докладывал Г. Ягоде начальник ОО МВО Л. Мейер, — прошу соответствующих указаний»[488].
Лучших результатов в лоббировании своих интересов достигло военное ведомство, которому удалось добиться с 1 октября 1924 г. новых тарифов оплаты комсостава. Соответственно, денежное довольствие особистов вновь резко упало по сравнению с военнослужащими курируемых ими частей[489].
Положение особистов лучше всего видно при сопоставлении ставок окладов. Так, на декабрь 1924 г. командир корпуса получал 143 руб., начальник штаба — 122 руб., а начальник особого отдела — только 68 руб. На низовой ступени соотношение было примерно аналогичным. Если военный комиссар полка имел зарплату 93 руб., то полковой уполномоченный особого отдела — на 20 руб. меньше. При этом сотрудники особых отделов не получали ни личных, ни семейных продовольственных пайков[490].
Несмотря на указанное выше решение Политбюро от 18 мая 1922 г., смета на секретные расходы реально сокращалась ввиду инфляции. Заместитель начальника Особого отдела ОГПУ Р. Пиляр констатировал в конце 1924 г., что сокращение произошло почти на 12 % [491].
В своей докладной записке Р. Пиляр привел во многом типичный случай, когда начальник особого отделения одной из дивизий вынужден был продать на рынке имеющуюся при отделении лошадь и коляску для того, чтобы на вырученные деньги иметь возможность продолжать дальше весьма важную агентурную разработку[492].
Наркомат финансов, да и ЦК РКП(б) видели в дальнейшем сокращении штатов органов госбезопасности практически единственный выход для некоторого улучшения материального обеспечения сотрудников.
Несколько ранее Ф. Дзержинский просил наркома финансов о поднятии денежного содержания своих подчиненных. Но ответа он не получил, поэтому поставил перед Политбюро вопрос о создании специальной комиссии, предлагая ввести в нее председателя Центральной контрольной комиссии В. Куйбышева, наркома финансов Г. Сокольникова и его как председателя ОГПУ[493].
А с мест продолжали идти тревожные сигналы. Вот, к примеру, что сообщал Северо-Кавказский крайком РКП(б): «В результате дороговизны, полной необеспеченности, максимальной загрузки и ничем не нормированного труда наблюдается тяга на другую работу, стремление вовсе уйти с работы в органах ОГПУ. Это стремление объективно маскируется различными доводами — болезнью, переутомленностью, отсталостью, необходимостью продлить образование и прочее. Но корни его в действительности кроются в материальной необеспеченности»[494].
Возможность исправить положение виделась руководству ОГПУ в кардинальном решении вопроса — в приравнивании сотрудников органов государственной безопасности к военнослужащим РККА во всех отношениях. Поэтому 31 марта 1927 г. на расширенном заседании Коллегии ОГПУ было признано необходимым повторно поставить этот вопрос в высших партийных и государственных инстанциях.
Для нашего исследования важно, что все присутствовавшие на заседании поддержали предложение «считать настоятельно необходимым уравнять ставки особистов и комсостава»[495].
Сотрудников особых отделов выделили в силу того, что именно они находились в худшем, по сравнению с другими работниками ОГПУ, положении.
При всей очевидности отрицательных последствий затягивания решения данного вопроса, он был поставлен руководством чекистского ведомства лишь в августе 1934 г. Тогда Г. Ягода направил И. Сталину проект положения об НКВД СССР, где в статье одиннадцатой говорилось: «Сотрудники народного комиссариата внутренних дел СССР, имеющие прямое отношение к военной и секретной работе, приравниваются с утверждения списка их народным комиссаром внутренних дел СССР по правам и обязанностям к лицам, состоящим на действительной военной службе»[496] .
В качестве некой компенсации отсутствия прав на получение вещевого и иного довольствия, равных с военнослужащими РККА и Флота, в 1927 г. приказом ОГПУ вводились знаки различия для сотрудников органов госбезопасности в целом и особистов в частности. Причем чекисты получили право носить достаточно высокие знаки различия. Так, например, начальник Особого отдела ОГТТУ имел четыре ромба, что соответствовало знакам различия командующего округом. Руководители особых отделов военных
