букетом красных цветов, указал на землю, лежащую по ту сторону Иордана, — на Моавию. Слуги перешли реку вброд, но, задыхаясь на трудном пути, тщетно искали они Иисуса даже в горах, на которых возвышается мрачная Махерусская крепость… У колодца Иакова отдыхал большой караван, который вез в Египет мирру, пряности и бальзамы из Галаада; погонщики верблюдов, черпая воду кожаными бадьями, рассказали слугам Оведа, что в Гадаре, во время новолуния, некий Учитель, творящий чудеса, более великий, нежели Давид или Исайя, изгнал семь бесов из одной прядильщицы и что, повинуясь звуку его голоса, один человек, которому отрубил голову разбойник Варрава, вышел из гроба и вернулся к своему саду. Обнадеженные слуги тотчас же поспешно поднялись дорогой паломников в Гадару — город с высокими башнями, а затем еще дальше, в сторону Гамалы… Но в это утро Иисус, сопровождаемый народом, который пел и махал букетами мимозы, вышел в море в рыбачьей лодке под парусом и поплыл в Магдалу. Павшие духом слуги Оведа снова перешли Иордан по мосту Дочерей Иакова. Однажды, когда они, в уже стоптанных от долгого пути сандалиях, шли по земле Иудейской, им повстречался мрачный фарисей, возвращавшийся в Эфраим верхом на муле. Почтительно и благоговейно обратились они к законоучителю. Не видел ли он нового Пророка галилейского, который ходит по земле, творя чудеса, как бог? Длинноносый фарисей сморщился и помрачнел, и гневный, гордый его голос загремел, как труба:
— О, язычники! О, проклятые! Где вы слышали, что пророки и чудеса могут существовать вне стен Иерусалимских? Всемогущ один Бог Израилев, имя которого пребывает во Храме его. Из Галилеи же приходят глупцы и лжецы…
И так как слуги попятились, увидев, что он поднял руку, сплошь обернутую пергаментом со священными надписями, взбешенный книжник соскочил с мула и побил слуг Оведа камнями, лежавшими на дороге, с воплем: «Рак
В ту пору начальником главной крепости долины Кесарийской — от города и до моря — был римский центурион Публий Септим. Публий, суровый человек, заслуженный воин, принимавший участие в походе Тиберия на парфян, разбогател во время восстания в Самарин с помощью поборов и грабежей; он был владельцем копей в Аттике и — это была высшая милость богов — пользовался благорасположением Флакка, императорского легата в Сирии. Но горе подтачивало его великое благоденствие подобно тому, как червь подтачивает сочный плод. Его единственная дочь, которая была ему дороже жизни и сокровищ, угасала от продолжительной и странной болезни, непонятной даже ученым врачам и волхвам, за которыми он посылал в Тир и в Сидон. Бледная и печальная, как кладбищенская луна, она улыбалась отцу бледной улыбкой и без единой жалобы угасала, сидя под велариумом на эспланаде крепости и устремив тоскующий взор печальных черных глаз на голубизну Средиземного моря, по которому она приплыла из Италии на роскошной галере. Порой какой-нибудь легионер, стоявший близ нее между зубцами стены, не спеша нацеливал вверх свой лук, и стрела пронзала большого орла, безмятежно парящего в сияющем небе. Дочь Септима с минуту следила за тем, как птица кружилась в воздухе и падала мертвой на скалы, но тут же со вздохом снова переводила взгляд на море и становилась еще бледнее и еще печальнее.
И вот Септим, услышав рассказы Хоразинских купцов об этом необыкновенном Учителе, исцелявшем страшные душевные болезни, послал тридцать воинов искать его по Галилее, по всему Десятиградию и по всему побережью до самого Аскалона. Воины спрятали щиты в парусиновые мешки, прицепили к шлемам оливковые ветви, и топот их подкованных сандалий быстро удалился, отдаваясь на базальтовых плитах римской дороги, пересекающей владения Ирода-тетрарха от Кесарии до моря Тивериадского. По ночам оружие их сверкало на вершинах холмов, между колеблющимся пламенем высоких факелов. Днем они врывались в селения, продирались сквозь чащи фруктовых садов, протыкали копьями скирды соломы, и перепуганные женщины, желая умилостивить их, бегом бежали к ним навстречу с медовыми пирогами, спелым инжиром и с чашами, полными вина, которые те, сидя в тени сикомор, осушали одним глотком. Так прошли они Нижнюю Галилею, но светлое присутствие Учителя нашли только в человеческих сердцах. Наскучив бесплодными поисками и заподозрив, что иудеи укрывают своего волхва, дабы его великим искусством не попользовались римляне, они дали волю своей ярости, проходя по тихой, покоренной земле. Они задерживали паломников у входа на мосты, выкрикивая имя Учителя, и разрывали покрывала на девушках; в час, когда, погружаясь в колодцы, наполняются кувшины, они топали по узким городским улочкам, врывались в синагоги и кощунственно стучали рукоятями мечей по ковчегу — обшитому кедровыми досками Священному книгохранилищу, предназначенному для свитков Завета. В окрестностях Хеврона они вытаскивали за бороды отшельников из их пещер, чтобы вырвать у них название пустыни или пальмовой рощи, где скрывался Учитель; двум финикийским купцам, которые шли из Иоппии с грузом разных дешевых товаров и которые даже не слыхивали имени Иисуса, пришлось заплатить за таковое преступление по сто драхм начальнику каждой десятки. Уже и сельские жители, даже дикие идумейские пастухи, пригонявшие к Храму белых ягнят, в ужасе спасались бегством в горы, едва завидев на каком- нибудь повороте дороги сверкание оружия озлобленной шайки. И на гумнах старухи, словно мешками, трясли растрепанными космами волос, и посылали им проклятия, и взывали о мщении к Илье-пророку. Так, сея тревогу, добрались они до Аскалона, но не нашли Иисуса и повернули назад вдоль берега, увязая в раскаленном песке.
Однажды утром, когда они шли по долине близ Кесарии, они заприметили на вершине холма темно- зеленый лавровый лес, в котором одиноко белел изящный, светлый портик храма.
Длиннобородый седой старик, увенчанный лавровым венком, одетый в тунику цвета шафрана, держал в руках маленькую трехструнную лиру и сосредоточенно ждал на мраморных ступенях восхода солнца. Воины, снизу помахав жрецу оливковыми ветвями, принялись расспрашивать его. Не знает ли он нового Пророка, появившегося в Галилее, творящего чудеса во мгновение ока, воскрешающего мертвых и претворяющего воду в вино? Простирая руки над влажной зеленью долины, безмятежный старец безмятежно ответил им:
— О римляне! Неужто вы верите в то, что в Галилее или в Иудее могут появляться пророки, совершающие чудеса? Может ли варвар изменить законы, установленные Зевсом?.. Волхвы и чародеи — это лжецы, которые бормочут непонятные слова, чтобы выманивать деньги у глупцов… Сухая ветвь не упадет с дерева, сухой лист не шелохнется на дереве, если нет на то соизволения бессмертных богов. Нет пророков, нет и чудес… Одному Аполлону Дельфийскому известны тайны мира!
Тогда воины, словно потерпев поражение, повесили головы и медленно возвратились в Кесарийскую крепость. И велико было отчаяние Септима, ибо дочь его без единой жалобы умирала, глядя на Средиземное море, а слава Иисуса, исцеляющего неизлечимые болезни, все росла и росла; она несла людям великое утешение и воскрешала в них надежду, подобно тому как легкий вечерний ветер, веющий с Ермона, оживляет и поднимает поникшие головки садовых лилий.
В ту пору между Эн-Ганнимом и Кесарией, в одинокой лачуге, затерявшейся среди холмов, жила-была одна вдова, самая несчастная женщина во всем Израиле. Ее единственный ребеночек, совсем больной, высохший, перешел с ее худой груди, которой она его вскормила, на груду тряпья, оставшегося от жалкого, прогнившего тюфяка, где он, тихо плача, лежал уже семь лет. Ее тоже изнуряла болезнь, ходила она в одних и тех же лохмотьях, более темная и скрученная, чем вырванная виноградная лоза. И над ними обоими росла неизбывная нужда, подобно плесени на заброшенных развалинах где-нибудь в пустыне. В красном глиняном светильнике почти не осталось масла. В крашеном ларе уже не было ни зерна, ни корок. Летом умерла с голоду коза. Потом во дворе засохло фиговое дерево. Они жили так далеко от селения, что во двор к ним не приходило подаяние в виде хлеба или меда. Лишь травы, собранные в расселинах скал и приготовленные без соли, кормили эти создания на Богоизбранной Земле, где даже для хищных птиц еды было вдоволь!
Однажды к ним в лачугу зашел какой-то нищий, отдал часть своей еды удрученной матери и, присев на камень у очага и расчесывая раны на ногах, рассказал о великой надежде несчастных — об этом Учителе, который появился в Галилее и который превратил один хлеб в семь хлебов, который любил всех деток, осушал людские слезы и обещал бедным великое, светлое Царство, более изобильное, нежели двор Соломона. Женщина слушала, глядя на него голодными глазами. А где живет этот Учитель, надежда несчастных? Нищий вздохнул. Ах! Сколько людей жаждало увидеть милосердного Учителя и отчаивалось!
