Чай пили в молчании. Каноник, отхлебывая из чашки, каждый раз хмурился и обиженно сопел; Сан- Жоанейра, поговорив о доне Марии и о ее простуде, пригорюнилась, подперши кулаком голову; Натарио возбужденно бегал по комнате, поднимая ветер разлетающимися полами подрясника.
– А когда свадьба? – спросил он вдруг, остановившись перед Амелией и конторщиком, которые пили чай на рояле.
– Через несколько дней, – ответила Амелия c улыбкой.
Тогда Амаро встал, медленно вытащил свои часы и сказал упавшим голосом:
– Мне пора идти, любезные сеньоры.
Сан-Жоанейра запротестовала. Как же это? И все такие унылые, будто на похоронах! Сыграли бы хоть в лото, чтобы развлечься…
Но каноник, выйдя из своего угрюмого оцепенения, строго сказал:
– Сеньора ошибается, я не вижу тут унылых. Для этого нет никаких оснований. Напротив, у нас есть все причины радоваться. Не так ли, сеньор жених?
Жоан Эдуардо поднял голову, улыбнулся.
– Я-то, сеньор каноник, очень счастлив.
– Естественно! – сказал каноник. – А теперь доброго вечера вам всем, а я пойду играть в лото со своей подушкой. Амаро тоже.
Амаро попрощался за руку с Амелией, и все три священника молча вышли на лестницу.
В зальце внизу по-прежнему горела одинокая свеча. Каноник зашел сюда за своим зонтом, потом позвал остальных и, осторожно прикрыв дверь, сказал почти шепотом:
– Я, коллеги, не хотел пугать бедную женщину, но вся эта история с деканом, все эти слухи… Дело скверно!
– Надо держать ухо востро, друзья мои! – согласился Натарио, тоже понижая голос.
– Да, это не шутки, – мрачно пробормотал падре Амаро.
Все трое стояли кружком посреди комнаты. За окнами завывал ветер; огонек свечи мигал, то и дело выхватывая из темноты голый череп на картине. Наверху Амелия напевала «Чикиту».
И Амаро вспомнил счастливые вечера, когда он, довольный и беззаботный, смешил собравшихся дам и Амелия, воркуя «Ay, chiquita, que si», томно поводила глазами.
– Я-то, – сказал каноник, – вы сами знаете, коллеги, мне и на еду и на питье хватит, мне все равно… Но надо поддержать честь сана!
– Ясно одно, – подхватил Натарио, – еще одна такая статья, и грянет гром. Тогда уж пощады не жди.
– Несчастный Брито! – пробормотал Амаро. – Сослан в горы, в глушь!..
Наверху веселились: до них донесся хохот конторщика.
Амаро буркнул со злостью:
– То-то хорошо!..
Священники спустились вниз. Когда они открыли дверь, порыв ветра дохнул промозглой сыростью в лицо Натарио.
– Ну и ночка! – прошипел он.
Зонт был только у Диаса; медленно раскрывая его, каноник сказал:
– Да, друзья, ничего не скажешь, дело скверно…
Из освещенного окна во втором этаже доносились звуки рояля – аккомпанемент «Чикиты». Каноник сопел, с трудом удерживая зонт, вырывающийся из рук; рядом с ним ежился Натарио, желчно скрипя зубами; Амаро шел подавленный, поникнув головой. Все трое теснились под зонтом каноника, горбясь, шлепая в темноте по лужам, и холодный, пронизывающий дождь насмешливо подхлестывал их в спину!
XI
Несколько дней спустя завсегдатаи аптеки на Базарной площади с удивлением увидели, что падре Натарио и доктор Годиньо дружески беседуют у входа в скобяную лавку Гедеса. Сборщик налогов – большой дока по части международной политики – долго и вдумчиво наблюдал за ними через стеклянную дверь аптеки и наконец заявил с глубокомысленным видом, «что не больше бы удивился, если бы увидел Виктора-Эммануила под ручку с Пием Девятым». Городской дантист, однако, не находил ничего неожиданного в этом дружеском контакте. По его наблюдениям, последняя статья «Голоса округа», написанная, без сомнения, самим доктором Годиньо (возможно ли не узнать его сжатый стиль, его логику, подкрепленную эрудицией?), свидетельствовала о стремлении партии Майя уладить разногласия с Попечительством о неимущих. Доктор Годиньо, по выражению дантиста, явно заигрывал с Гражданским управлением и со священниками епархии. Особенно знаменательна последняя фраза статьи: «Кто угодно, но только не мы станем урезать средства, отпущенные духовенству для успешного исполнения его высокой миссии!»
– Истина в том, – заметил толстяк Пимента, – что если нет еще перемирия, то уже ведутся переговоры, ибо вчера я видел вот этими глазами, как падре Натарио рано утречком выходил из редакции «Голоса округа».
– Ну, друг Пимента, это уж вы сочиняете!
Пимента величественно выпрямился, поддернул брюки и уже приготовился запротестовать, когда сборщик налогов вмешался в спор:
