Только подставил себя, и родным позор на всю жизнь. Может, отдать журналистам диск, а те пусть опубликуют материал? Вряд ли на него сейчас обратят внимание — мало ли черного пиара появляется перед выборами? А его, так или иначе, кончат! Из мести. Возможен, конечно, и политический кризис… Но последствия кризиса теряются во мраке. Люди же, которые лишатся кормушки, вряд ли забудут виновника, это как пить дать. А еще этот ядерный могильник… Страну загадят! «А тебе не все равно? — мысленно спросил он себя. — При чем тут страна, если тебя самого могут замочить не сегодня завтра?» И к своему удивлению, признался, что не все равно. Что-то было неприятное в том, как все это делалось — тайно, за взятки. Словом, сплошная мерзость! А мерзость Сергей Бойченко не любил. Так что же делать, черт возьми? Совета бы у кого спросить! Да вот только у кого?
Глава 8
Беспокойство, которое недавно зародилось в Нем, нарастало. Он словно просыпался от долгой спячки. Время от времени перед Ним возникали неясные видения, которые Он, как ни всматривался, не мог четко разглядеть и кого-нибудь вспомнить. Ему казалось, что Он слышит голос — негромкий, торопливый и потому неразборчивый; слова сливались, превращаясь в шелест, и понять их было так же трудно, как шорох безлиственных черных ветвей ранней весной, постукивающих друг о друга на теплом ветру. Но голос! Голос, который шептал, был удивительно знаком! Как только раздавались первые звуки, Он не мог успокоиться и найти себе места.
Его все больше и больше охватывала тревога за огражденную колючей проволокой землю. Раз за разом Он облетал Зону, проникая в самые дальние закоулки Станции и четвертого блока, но никак не мог найти ее источник. Вроде бы все было, как всегда, но тревога нарастала день ото дня. Происходило нечто такое, что имело непосредственное отношение к Зоне, но что и где, Он пока не мог понять. Непонимание раздражало, и Он злился.
В кабинете собрались трое мужчин. Хозяин кабинета сидел в кресле, двое — напротив него. Они думали, что были одни, но Он был здесь, незримый и неосязаемый.
— Алюминий… медь… чугун… металлолом… — эти слова повторялись неоднократно.
Он удивился: как можно сдавать в металлолом то, что находится в Городе? От него исходит опасность. Этого делать нельзя!
Разве надгробные кресты сдают в металлолом? Тот, кто сидел в кресле, взял ручку, чтобы написать разрешение на это черное дело. Тогда Он решительно опрокинул на стол графин. Бумагу залило водой. Все трое засмеялись, и один из тех, кто сидел ближе к хозяину кабинета, достал из портфеля новый лист бумаги и снова положил его на стол.
— Что же вы делаете? — беззвучно закричал Он. От этого крика треснуло оконное стекло, перечеркнув его изломанной линией.
Все трое повернулись на этот странный пронзительный звук.
— Это Хозяин! Он недоволен! — догадался один из гостей. — Я этим делом заниматься не буду.
— Глупости! — засмеялся хозяин кабинета и написал на листке несколько строк.
Второй гость аккуратно взял со стола листок и взамен положил пухлый белый конверт, который хозяин торопливо смахнул в выдвижной ящик.
Того, кто давал конверт, вечером увезли на «скорой» с инфарктом, хозяина кабинета вывели из Зоны через месяц с диагнозом «гипертония 2-й степени».
— Когда я успел ее подхватить? — удивлялся он.
— У шефа сегодня плохое настроение. Не советую вам туда соваться, — говорила всем секретарша Швисса. На вопрос, что могло испортить шефу настроение, она недоуменно пожимала плечами и отвечала: — Что-то в Украине. Право, я точно не знаю.
Сегодня утром Швиссу позвонил Яблочко и, не вдаваясь в подробности, коротко рассказал о событиях последнего дня. Известие о том, что исчезли секретные материалы, а Яблочко сказал именно так, привело Швисса в бешенство. Из-за этого недотепы директора, не сумевшего обеспечить секретность дела, под угрозу поставлен многомиллиардный проект, престиж Концерна, его, Швисса, собственный престиж! Крупная сумма денег, в конце концов!
— Яблочкофф! — на русско-немецкий манер называя своего собеседника, зло прошипел Швисс. От волнения он забыл, что Яблочко в совершенстве владеет немецким, и, перейдя на ломаный русский, продолжил, коверкая слова: — Мне ест плюнуть, как вы искат этот студент! Нет студент или информация пресса, есть ваш фото в zeltung! Есть скандал! — И бросил трубку.
Понося своего украинского партнера на чем свет стоит, Швисс прикидывал возможности предотвращения скандала, если информация все-таки просочится в прессу, но приемлемого варианта так и не нашел. Оставалось только молиться Богу, чтобы скандала не произошло. Целый день Швисс не разговаривал, а рычал, набрасываясь на подчиненных, и даже уволил ни в чем не повинную сотрудницу отдела кадров, случайно подвернувшуюся под руку.
— Да не реви ты! — успокаивала ее подружка. — Видишь, шеф сегодня не в настроении! Чего тебя туда понесло? Может, завтра успокоится, ты к нему и подойдешь. Вот увидишь, все наладится!
Вечером Швисс напился до скотского состояния и заперся в том самом номере отеля «Президент», где он вел переговоры с Яблочко, и с теми же самыми девицами, которые этого «русиш швайн» ублажали. После долгих возлияний президент Концерна сразу заснул, наполнив комнату громким храпом и противным запахом перегара. Девицы, не зная, что им делать, и не решаясь уйти, так как им было заплачено за всю ночь, и заплачено щедро, устроились в креслах и продремали до утра.
«Может, не надо было звонить немцу? — мучительно размышлял Яблочко, положив телефонную трубку. — Может, я растерялся и слишком часто стал допускать ошибки? Нет, то, что я позвонил, правильный шаг. Если все утрясется, я в любой момент смогу ему напомнить, что играю честно, и это только укрепит доверие ко мне. Ну а если не утрясется, то Швисс и так все узнает!»
Немного успокоившись, он позвонил Заму и поинтересовался, не появились ли новости. Особых новостей не было. Студент как сквозь землю провалился. «Тоже мне, профессионалы!» — презрительно подумал Яблочко о сотрудниках СБУ, утешая себя тем, что не только у него с этим Бойченко не заладилось. Однако после звонка к Заму Яблочко снова разволновался. Что бы он ни делал в течение этого тяжелого дня, у него в голове, словно заноза, сидел этот клятый студент. А он-то думал, что пацан — обычный туповатый зубрилка! Надеялся, что осчастливит его своим предложением работать в институте настолько, что тот будет предан ему до гроба. Просчитался! Как он жестоко просчитался! Нет у теперешней молодежи понятий о совести и чести!
Никуда, конечно, Серега не провалился. Помотавшись по Киеву, он дождался конца рабочего дня и занял позицию у дома номинального начальника отдела, который жил недалеко от метро «Шулявка». Как-то они вместе возвращались домой и начальник, показав в сторону облицованной светлой плиткой девятиэтажки, сказал:
— Вон там моя берлога.
В тот вечер они разошлись в разные стороны. Серега, вспомнив этот случай, принял решение. Он уселся на лавочке метрах в пятидесяти от места, где они тогда распрощались, и стал ждать начальника отдела. Возле лавочки рос пышный куст сирени, что давало возможность спрятаться от постороннего взгляда и в то же время видеть всех, кто шел по тротуару.
Идея встретиться с номинальным начальником отдела вызревала постепенно. Перебрав в памяти своих друзей и просто знакомых, преподавателей и родственников, Серега отбросил все варианты. Это объяснялось разными причинами: одним не доверял, другие, как он думал, ничего путного посоветовать не могли, третьих не хотел подставлять, так как не сомневался, что за всеми его родственниками и знакомыми уже следят. В том, что его ищут, он убедился, наблюдая утром за общежитием.
