протяжно замычала, вытянув шею.
— Ах ты, кормилица… Ах ты, поилица… — запричитала скороговоркой Акулина, поглаживая корову по теплому лбу. Варька благодарно мотнула головой, а хозяйка, взявшись за веревку, на которой болтался небольшой колокольчик, повела корову в хлев, на ходу прихватив стоявшее на солнышке ведро с водой. Зачерпнув пригоршню теплой воды, Акулина начала мыть тяжелое, полное молока вымя. Корова покорно стояла, мерно жуя жвачку.
— Тетя Аля! Тетя Аля! — раздался во дворе детский голос. Акулина узнала Надю, дочку приехавшей месяц тому Натальи Тысевич, бывшей изяславской соседки. Они только помогли устроиться Дусе, у которой в прошлом году арестовали мужа и которую, как водится, вместе с сыном, вышвырнули из погранзоны, а теперь вот и Наталья приехала, да не одна, а с тремя детьми. Хотя, правда, Петька-то уже давно не ребенок, почти два года в военном училище отучился, но, видно, не судьба ему офицером стать.
— Тут я, Наденька, в хлеву.
— Тетя Аля, а где Зина?
— Да не знаю…
— В магазин я ее послал, — донесся голос с огорода, — сейчас придет. Ты, дочка, сядь на завалинку, подожди… Как вы там? Баба Супрунка не обижает? Ужилися?
— Ага…
— Что ага?
— Не обижает. Мы в старой хате поселились, а вчера даже в баню ходили.
— Петька работает?
— Ага… Маруська тоже. Так что сейчас даже хлеб покупаем!
— Маруся устроилась?
— Ну да! Она в рабаратории работает.
— Лаборатории?
— Я же и говорю, в рабаратории, зернышки проверяет, а Петька счетоводом, как и папа… На ватной фабрике.
В конце мая Тысевичи добрались до Смелы. Измученные тяжелой дорогой, пересадкой в Киеве, ездой в переполненном общем вагоне, они долго ходили по городу, пытаясь найти Федьку с Алей, как звала своих старых знакомых мама. Беда была в том, что Наталья не помнила адрес. Когда после трехчасовых блужданий они наконец зашли во двор к Малошинским, обессиленная Наталья упала на брошенный на землю мешок с вещами и заплакала. Девочки добрели до завалинки и сели на нее, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Один только Петр продолжал стоять посреди двора, рядом с кучей мешков, и настороженно оглядывался вокруг. С цепи, хрипя, рвался полузадушенный ошейником пес. На лай собаки из дома вышла Акулина и всплеснула руками.
— Наташа… Господи… Что случилось? Да заходите в дом, Бога ради…
— Здравствуй, Аля… Сейчас… Сил нет…
— Федько! Федько, выйди во двор!
— Чего тебе? Кто там пришел?
— Тысевичи…
— Кто?!!
Во двор выскочил Федор и точно так же, как минутой раньше жена, ахнул и, всплеснув руками, растерянно произнес:
— Наталья… А это Петя, да? Не узнать… Совсем взрослый мужик… Наташа, что случилось? Хотя… что я спрашиваю… Николая взяли? Вот сволочи…
— Тише ты, — шикнула Акулина, — не дай бог услышит кто. Или дети потом сболтнут!
— Ладно тебе, Аля… Идемте в хату. — Федор взял первый попавшийся мешок.
Малошинские жили в небольшом доме из двух комнат. Хозяева потеснились, уступив большую комнату несчастным переселенцам, а сами устроились в меньшей. Тем временем Аля сбегала к Дусе, которая жила минутах в пятнадцати быстрой ходьбы. Сводная сестра примчалась тут же. Пока сестры плакали, обнимаясь в уголочке, Петька с разрешения хозяев растопил печку. Нагрели воды, и все с наслаждением помылись.
Потом хозяйка собрала на стол нехитрую снедь: сварила картошки, накрошила раннего зеленого лука, редиски, поставила глечик молока, небольшую тарелку с творогом — вот и весь обед. Поели, выпили по несколько стопок первака, бутылку которого Федько принес из погреба. За столом Петька коротко рассказал, что произошло в Изяславе в апреле и мае.
— Вот ведь что с людьми делают… Собаки… Чистые собаки!
— Федько! — одернула его жена.
— Да-да, я понимаю, — грустно ответил ей Федор, — а все равно они даже хуже собак, честное слово…
Дуся не могла взять к себе сестру, потому что сама снимала комнату в обшарпанной развалюхе, хозяйкой которой была полубезумная старуха. Дуся боялась старухи, постоянно ходившей за ней по пятам и грозившей дрожащим грязным пальцем неизвестно за какие грехи. Дуся терпела ее только по одной причине: у старухи из родни был только племянник, который пообещал, что если она досмотрит тетку до смерти, то дом останется ей. У Дуси выбора не было, вот она и терпела.
После то ли позднего обеда, то ли раннего ужина, не обращая внимания на время, Тысевичи завалились спать. Наташа легла на широкой хозяйской кровати вместе с дочками, а Петьке постелили на полу. Все четверо уснули сразу же. Петька от усталости и ста граммов, выпитых за столом, неистово захрапел, с присвистом и замысловатыми руладами, но это абсолютно никому не мешало, только Федько в соседней комнате, качая головой, заметил:
— Ему бы с таким храпом на сцене выступать… Чистый Николай! Тот тоже с устатку такие трели выдавал — закачаешься…
На следующий день, утром, Петька полез в заветный кармашек, достал деньги и пошел в магазин. Купив кое-каких круп, макарон, хлеба и соли, он принес все это добро и, выложив на стол, сказал:
— Тетя Аля, пока мы жилье не найдем, это наша доля.
Днем Федор отправился на работу, в местный колхоз, где он работал конюхом. Уходя, сказал Петьке:
— Я там у своих поспрашиваю. Может, у кого какая времянка пустует? Хотя, если сказать честно, я больше с лошадьми общаюсь. Эти не предадут, хотя все понимают, не всякий человек так может. Вы пока в город не суйтесь, у нас не очень-то чужих любят. Был тут случай нехороший. Вот так же приехали одни, такие разнесчастные… А потом хозяев обворовали и смылись!
Времянку нашли на третий день. Хатке было лет сто; вросшая в землю, с невзрачными окошками, в одну небольшую комнатку, треть которой занимала большая печка, она стояла на отшибе, рядом с обрывом, спускавшимся прямо к речке Тясмин.
— Мы здесь будем жить?.. — удивленно прошептала Наденька. — Так долго ехали и… такая маленькая хата?
Хозяйка, бабка Супрунка, как ее называли на улице, жила у сына в новом доме, построенном несколько лет назад на этом же участке. Когда Тысевичи во главе с Федором зашли во двор, таща на плечах свой нехитрый скарб, бабка вышла из дому и, подслеповато щурясь, оглядела семью. Затем она погладила узловатой, с вздувшимися венами рукой меньшенькую и тяжко вздохнула:
— Ну, ничего… Господь вас не оставит… Идемте со мной…
Первый день убирались в хате. Работы хватило на всех: в хату несколько лет сваливали всякий хлам. Сейчас предстояло все вычистить и вымыть. Бабка осматривала накопившееся старье, определяя, что отправить на чердак, а что нужно вообще выкинуть. То, что нужно было выкинуть, складывали в мешки, выносили и сбрасывали прямо в речку. К вечеру хатка на курьих ножках приобрела жилой вид. Выскоблили пол, старый расшатанный стол надраили до стерильной чистоты. Две лавки, стоящие под стенками, накрыли старенькими, но чистыми тряпицами. На печи постелили девчонкам, Наталье — на маленькой скрипящей кровати, а Петру, как всегда, на полу. В хате не было света, поэтому пришлось разжиться старенькой керосинкой.
