действительно невозможно, но как без нее обойтись, если ты видишь вокруг себя десятки и тысячи «чистеньких» людоедов, типа бывших коммунистов, уничтоживших за семьдесят лет больше людей, чем все уголовники, вместе взятые! Эти козлы умудрились «сорваться с противня» вчистую, и почти никто из них не попал под суд. В то время когда сами они судили беспошаднейше и жестоко даже за пачку дешевого маргарина, даже за снятое с веревки белье!
Умом тут ничего не постичь, ибо не каждое столетие так оболванивают народы, не каждое. Я не мог и не хотел им ничего прощать, я жаждал настоящей стопроцентной мести, как тысячи моих собратьев, заживо гниющих в карцерах и крытых. Пусть эти педерасты простят нас, пусть! Прощение не может быть однобоким, как того пожелал какой-то президент.
Всего этого я не стал говорить ей, зачем? Она не пережила того, что испытал я, ее муки и прозрения еще впереди.
— Но ведь и вы, пусть не вы лично, а те, что сидят в лагерях, тоже убивали, — не сдавалась Света. — Там же не одни мошенники и воры находятся. Что, все врут или я чего-то не понимаю? — произнесла она без укора и осуждения, но достаточно веско.
— Да нет, почему же. Сидят… И убивали… Кто из-за денег, а кто по дурости, из принципа, — согласился я с ней. — Мир полон всяких мерзостей, но так было всегда, Света. Люди борются и выживают как могут, вот и всё.
— Приятного мало. Особенно когда это касается тебя лично, и совсем не до философских рассуждений.
— Да, мало, но так уж все устроено. Так распорядился сам Господь, а не мы. Чтобы не болеть, нужны болезни, чтобы человечество имело сострадание, очевидно, нужны звери. Тут — чистая диалектика, если ты знакома с ней. Не в воле человека…
— Знакома. А вы что, имеете образование?
— Лагерное, — вставил Гадо. — Когда дают фунт хлеба в сутки и полный «голяк», думается похлеще, чем на кафедре! Не слушай его, а то сама возьмешься за автомат. Он такой. — Гадо повернулся ко мне. — Не та тема, Кот! Давай-ка поговорим о деле… Время идёт, не забывай.
Дело… Как мне осточертели эти вечные дела! Первая женщина на воле, а я не имею права даже поговорить с ней как следует!
Но он был прав, разговоры не улучшат наше положение. Как меня еще не узнали на базаре?! Может, потому, что я был один, с гаечным ключом в руках? А может, и узнал кто, как знать. Скорее всего, нет, вряд ли. Дерзость всегда вознаграждается. Всегда!
Мы перевели разговор на другое. Стали подробно расспрашивать Свету о городе…
Гадо пошёл в комнату, порылся в ящиках хозяина и вскоре вернулся оттуда с листом чистой бумаги и ручкой.
— На, изобрази здесь, как можешь, выходы к лесу и на всякий случай запиши названия поселков, — сказал он, обращаясь к ней, и протянул лист с ручкой.
Света приняла бумагу, хотела было что-то чертить, но тут же подняла голову от стола.
— Слушайте! Зачем что-то изображать?! — воскликнула она. — У меня дома есть настоящая карта, ещё со школы осталась. И атлас, и карта области, честное слово!
— И что?
— Я могу принести…
— Не морочь голову. Нам нельзя выходить отсюда и светиться лишний раз. Или ты не понимаешь?
Гадо прищурил свои азиатские глазенки и прожег ими Свету. Та стушевалась.
— Я хотела как лучше. Мне вас жаль. Неужели вы думаете, я убегу или продам вас? — искренно сказала она. — Что это мне даст? Вы не сделали мне ничего плохого. А ведь могли…
— Дело не в этом! Соседи… лучше вообще не открывать. Я впустил тебя только потому, что через стенку все слышно. Ты же точно знала, что в квартире кто-то есть, — пояснил Гадо.
— Но ведь на этаже — четыре квартиры. Могла прийти вовсе не я.
— Догадался, что ты. Толя говорил нам…
— Да, я слышала шум, конечно. Я бы здорово удивилась, если бы мне никто не открыл, действительно, — кивнула Света. — Но что же делать?
— Как что? Рисуй! Тебе за твою «помощь» и пару лет могут припаять, к слову. Не думала? — лукаво усмехнулся Гадо.
— За что?
— За соучастие, дорогая. За недоносительство и прочее.
— А откуда они узнают? Вы что, не верите в то, что прорветесь? Мне кажется, вас не поймают, — медленно произнесла она, переводя взгляд с Гадо на меня и обратно. — А если и поймают… вы же не продадите меня, правда? — нетвердо спросила дуреха.
— Не продадим, не продадим. Сама можешь «расколоться» до попы, если до тебя дойдет. Скоро сосед твой проснётся… Менты тоже не дураки.
— А я не боюсь! — махнула она рукой. — Скажу, что заставили, угрожали. А без карты вам нельзя, заплутаете.
— Брось! Нам только до леса добраться, не заплутаем. В лесу нам карта до лампочки, — отмахнулся Гадо.
— Ну как хотите. Я бы лесом не шла, нет.
Она прильнула к столу и стала что-то чертить.
— А что бы ты делала, интересно? — подивился Гадо. — Это тебе не фильм детективный — скрутят «ласты», и все дела! А то и продырявят как следует, чтоб не возиться зря. Знаешь, сколько сейчас ментов задействовано в области? Тьма.
— Ну и что. В лесу вы будете еще более уязвимы, сейчас ведь не грибной сезон… Если вас заметит хотя бы один человек, вы пропали. У них же — рации и вертолёты, а в таких случаях подключают и охотников. Мне отец об этом рассказывал. Давно, лет тринадцать мне было. Его уже нет, — тяжело вздохнула Света.
— А кто он у тебя был, отец-то? Охотник? — спросил Гадо.
Она чуть помедлила с ответом, как бы раздумывая, говорить или не говорить.
— Мент. Ментом был мой отец, — сказала и сразу же как-то сжалась Света. Мы разом вздрогнули.
— Как ментом?! — не поверил я, подумав, что она просто фантазирует и разыгрывает нас. — Шутишь, что ли?
— Да нет, не шучу. Ментом, самым настоящим. Цирроз печени у него был, болел очень.
— А мать?
— Мать вышла замуж за его сослуживца. Родила ему дочь, а нас с братом оставила бабке. Бросила. С тех пор я их возненавидела, всех. Мать в том числе, — добавила она грустно и замолчала, уставившись в окно.
— Дела…
Гадо пятерней потер свой крепкий подбородок и призадумался.
— Ну да Бог с ним, мент так мент, — произнёс он через некоторое время. — Так, говоришь, лесом идти бесполезно, да? — вернулся он к теме разговора.
— Ваше дело, — вяло отреагировала Света. — Я бы не шла.
— А что бы ты делала на нашем месте? — тут же поинтересовался я, видя, что девка явно имеет свою точку зрения на сей счёт.
— Уехала бы на поезде преспокойно, вот что!
— Так поезда трясут, на вокзале полно мусоров и тихарей! Каким же образом?
— А кто говорит про вокзал? Есть еще станция… Она на самой окраине. Станция Тепловая.
— Думаешь, их там меньше?
— Там, может, и не меньше, а вот чуть поодаль точно нет. Я хорошо знаю это место, — заверила Света. — Мальчишки всегда цеплялись там за составы. Поезд идёт очень медленно, почти ползет, вскочить на подножку товарняка проще простого. По силам даже мне, — заключила она твердо и в то же время
