Бастилия! Зловещая крепость, в которой люди пропадают навсегда…
Бастилия!.. Эта мрачная твердыня была в то время государственной тюрьмой, она оставалась главным королевским застенком и при Людовике XIV, и при Людовике XV. Лишь Генрих IV и Людовик XIII предпочитали отправлять заключенных в иные места.
Бастилия — это не просто тюрьма, как Тампль, Шатле и многие другие крепости.
Это — склеп, это — медленная, но неотвратимая гибель…
Пардальяну стало ясно: он может считать себя покойником. И судьба нанесла ему этот страшный удар как раз в ту минуту, когда его возлюбленная нуждалась в защите!
Экипаж миновал подъемный мост, ворота и наконец остановился. Шевалье выволокли наружу, и он увидел, что находится в тюремном дворе окруженный стражей. Пленника подхватили несколько здоровых тюремщиков и потащили, поскольку сам он двигаться не мог. За ними со скрежетом закрылась окованная железом дверь, и они зашагали по длинному коридору с низкими сводами; стены коридора, источенные влагой и покрытые плесенью, испускали отвратительные испарения. Затем Пардальяна поволокли вверх по каменной винтовой лестнице: еще две железные решетки и снова длинный коридор; наконец Жана впихнули в большую камеру на четвертом этаже западной башни Бастилии; сняв с него путы, тюремщики ушли — и дверь с грохотом захлопнулась за ними.
И тогда Пардальян с отчаянными воплями стал биться об эту железную дверь. Он колотил, не жалея своих кулаков, пинал ногами, с разбега врезался плечом. Но все было бесполезно. Когда шевалье это осознал, в глазах у него потемнело, и он как подкошенный рухнул на холодные плиты каменного пола.
Но что же случилось в мансарде на улице Сен-Дени? Почему Лоиза, никогда не обращавшаяся к Пардальяну, вдруг позвала его на помощь? Об этом мы сейчас и сообщим нашим читателям.
Как мы помним, маршал де Данвиль узнал Жанну де Пьенн и убедился таким образом в том, что предчувствия его не обманули. Уже рассвело, и хозяева соседних лавочек с интересом глазели на застывшего в центре улицы маршала.
Придя в себя, Анри де Монморанси помчался во дворец Мем, где всегда останавливался, приезжая в Париж. Что-то зловещее чувствовалось в этом дворце — то ли потому, что он соседствовал с тюрьмой Тампль, то ли потому, что его хозяин отличался мрачным характером. Все слуги в этом жилище были безмолвными и исполнительными, а обилие солдат делало дворец Мем похожим на крепость.
Анри провел весь день у себя в кабинете, вздрагивая при малейшем шуме и прислушиваясь к каждому звуку.
Данвиль, который не боялся никого на свете, Данвиль, который даже в ту жестокую эпоху славился своей свирепостью, Данвиль трепетал от ужаса при одной мысли о Жанне. А мысль эта беспрестанно терзала его мозг: «Вдруг те же причины, что привели в Париж меня, приведут сюда и Франсуа? Я оказался на улице Сен-Дени случайно, но ведь и мой брат может так же, волею случая, забрести туда… И он увидит ее… заговорит с ней… Она все ему расскажет…»
Данвиль покрывался холодным потом и бледнел.
«Боже! — твердил он про себя. — Сколько лет прошло! Как старался я позабыть о прошлом! Но тщетно… Оно всегда со мной, даже в сражениях, где льются реки гугенотской крови, даже на пирах, где я пытаюсь одурманить себя вином… Не могу, не могу забыть! Я снова вижу ее перед собой… там, в Маржанси, в жалкой крестьянской лачуге… Опять и опять я слышу те слова, что она шепотом сказала Франсуа: „Добей, добей же меня!.. Смотри, я умираю!“ Как она ненавидела меня! Как презирала! Но я отомстил! Я поломал им жизни, всем троим в один день: и отцу, и матери, и дочери! Горе тем, кто невзлюбит меня! Ибо я не знаю прощения!»
Данвиля пьянило ощущение собственного величия и могущества.
Потом он вновь вспоминал о старшем брате, которому причинил столько горя: он не испытывал угрызений совести, но боялся мести Франсуа.
Страшные призраки прошлого, восстав из могилы, окружили Анри де Монморанси. Он опять видел себя в каштановом леске, неподалеку от родового замка, вновь чувствовал, как вонзается в его тело шпага Франсуа… Он вспомнил, как брат склонился над ним, поверженным и бессильным, как тяжелый взгляд Франсуа вселил ужас в его душу…
Неужели Франсуа скоро узнает правду? Что тогда будет с Анри?
Данвиль без сил рухнул в кресло и прижал ладони к вискам.
Бежать!.. Но куда? Франсуа разыщет его и на краю света!
Он едва не потерял голову от невыносимого страха, но внезапно заскрежетал зубами от бешеной ненависти. Теперь Анри возжаждал крови!
Из его груди вырвался хрип; он вытащил кинжал и с размаху глубоко всадил оружие в стол, словно пронзая тело старшего брата. Тонкий клинок затрепетал, со свистом рассекая воздух.
— Я готов, готов убивать и совершать самые чудовищные злодеяния! — вскричал Анри, и неукротимая ярость исказила его лицо. — Свой страх я залью кровью! И тогда новые впечатления, омерзительные и жуткие, вытравят из моей памяти картины былого! Пусть только Франсуа попробует явиться! Я разделаюсь с ним! Я пущу в ход этот кинжал! Пусть погибнут и она… и ее дочь!
Произнося последние слова, Анри почувствовал, что его охватывает дрожь. Да, он хотел убить эту женщину… но он любил ее! Любил по-прежнему! Ни на миг не переставал Анри де Монморанси любить Жанну де Пьенн!..
Страх и ненависть, любовь и жажда мести раздирали его душу. Наконец Данвиль принял какое-то решение; он позвал одного из своих офицеров и отдал ему приказ, а потом, даже не раздевшись, упал на кровать и проспал до позднего вечера.
Незадолго до полуночи (ровно сутки спустя после того, как он столкнулся с герцогом Анжуйским и его людьми) маршал де Данвиль встал с постели, вооружился и поспешил на улицу Сен-Дени. Он снова спрятался там же, где и накануне, и опять простоял в своем укрытии всю ночь, наблюдая за домом Жанны.
Рано утром подъехали два экипажа; их сопровождал отряд солдат. Анри занял место в одном из экипажей, стараясь остаться незамеченным, и приказал офицеру начинать…
Офицер и полдюжины солдат вошли в дом. Завидев их, старая хозяйка, святоша и ханжа, затряслась от страха.
— Мадам, — грозно заявил ей офицер, — вы укрываете в своем доме двух гугеноток. Их подозревают в связях с недругами короля…
— Господи Иисусе! С какими недругами?
— С гугенотскими заговорщиками!
— Святая Мария! Ведь эдак я попаду прямо в ад!
— Все может быть… Но если вы посодействуете мне… Я должен арестовать и увезти их спокойно, без скандала… Вас же вполне можно принять за их сообщницу.
— Меня? — в ужасе перекрестилась старуха.
— Если вы хотите доказать свою невиновность, помогите нам схватить их, не поднимая шума.
— Как прикажете, господин офицер… Еретички в моем доме… О, Боже! Какой кошмар!
Не переставая причитать, креститься и громко стучать всеми своими четырьмя зубами, хозяйка заковыляла вверх по лестнице; офицер и солдаты шли следом.
Старуха постучала в дверь мансарды и, услышав, что изнутри отодвигают засов, юркнула за спины солдат.
Жанна де Пьенн распахнула дверь и увидела стоящего на пороге офицера.
— Что вам угодно, месье?
Посланник маршала вспыхнул до корней волос. Он с самого начала был не в восторге от поручения Анри де Монморанси. Конечно, он не имел права арестовывать эту женщину — ему просто приказали завлечь ее в ловушку. Сейчас, любуясь Жанной, офицер осознал, что поступает подло и низко. Но он представил себе взбешенного маршала де Данвиля и решил не отступать.
— Мадам, — прошептал он, — я лишь выполняю приказ… Не надо противиться. Клянусь вам, так будет лучше.
Сколько же преступлений в истории человечества сопровождалось словами: «У меня приказ… Я только подчиняюсь… Не я отвечаю за это… «! Как будто приказы могут быть сильнее голоса собственной совести!
