– Она сказала, что в ее силах создать противовирус, передающий иммунитет против ВРИЧ…
Он умолкает с надеждой, и я не могу смотреть на него, чтобы только не увидеть, как эта надежда вытекает из его зрачков.
– Она могла бы. – Я откусываю слово за словом, ломая зубы. – Если бы осталась жива.
– Значит, это правда, – произносит он так тихо, словно голос его сочится из слезных канальцев.
– Так обычно бывает со слухами. В них есть капля правды.
– Ходил еще другой слух, – бормочет он. – О ней и о тебе, что вы оба были…
– И это правда, – отвечаю я. – Одиннадцать лет. Чуть меньше.
Жаркий медный привкус ее крови до сих пор стоит у меня во рту. В ноздрях – запах пара над вырванным из груди сердцем.
В глазах Делианна я вижу безжалостное осознание.
– Как ты это выносишь? – шепчет он.
Я встряхиваюсь со всей силы. Не позволю ему уволочь меня обратно в темноту.
– Не выношу вовсе, – бормочу я. – Через пару дней всем нам уже не придется терпеть.
3
Возвращается т’Пассе. Орбек и его прихлебатели волочатся за ней, распихивая с дороги зэков и вообще изображая редких уродов. Кружок ребят, которых т’Пассе расставила сдерживать толпу, расступается, чтобы пропустить их.
– Как ты просил. – Она кивает в сторону Орбека.
– Класс. – Я обвожу рукой кольцо кейнистов. – Теперь прикажи своим шавкам не вмешиваться.
– Кейн, – произносит она с преувеличенным терпением, – едва ли не каждого заключенного в Яме ожидает казнь по обвинению в кейнизме. Ложному, могу добавить, обвинению. Ты здесь, как можно догадаться, большой любовью не пользуешься. Мои, как ты выразился, шавки – все, что стоит между тобою и мучительной смертью.
– Мучительная смерть ждет нас всех, – напоминаю я. – Теперь пошла на хрен. И шавок своих забери.
Лицо ее каменеет. Она машет кейнистам, и те неохотно расступаются. Остальные зэки, наоборот, подступают ближе, слышится: «Передние – нагнитесь!» и все прочее, потому что задним рядам ничего не видно. Прихлебатели Орбека расчищают площадку, покуда он стоит передо мною, точно горилла, сложив длинные руки на бочкообразной груди.
Очень скоро наступает тишина: все смотрят. Банда «змей» у родника взгромоздилась на каменный уступ, опоясывающий Яму, и с ухмылками наблюдает за нами.
– Хотел мне что-то сказать? – рычит Орбек.
В голосе его проскальзывает акцент жителей Бодекена – это объясняет его отношение ко мне. Может, он даже из Черных Ножей? Неужели мне настолько повезло?
– Не, – отвечаю я. – Просто хотел посмотреть поближе. На тупую рожу ты вполне сойдешь за одного из Вялых Херов.
Он делает два широких шага и встает надо мной, выставив над стиснутыми кулаками боевые когти.
– Я Черный Нож. Отец мой был Черный Нож. Род мой был из Черных Ножей. С тех времен, когда земля любила Черных Ножей! – рычит он.
Ну надо же! С днем рождения меня, любимого!
Я ухмыляюсь в его оскаленную рожу.
– Знаешь что я тебе скажу, боров: отнеси меня туда, где можно хлебнуть чистой воды, и я не стану тебя обижать.
– Обижать меня, человечек? – Он подносит боевой коготь к одному из клыков, чтобы я мог оценить остроту обоих. – Ты?
– Эй, Делианн, – говорю я громко, так что меня слышит вся Яма, – может, ты не знаешь: в говорах огриллонов Бодекена, нож и боевой коготь обозначаются одним словом – а последнее, в свою очередь, употребляется взамен слова «член». Клан Черных Ножей обитал в пустыне, покуда я не повеселился с ними несколько лет тому назад. К тому времени, когда я с ними покончил, остальные кланы прозвали их кланом Сломанных Ножей – Вялыми Херами, иначе сказать. Вот почему так много их покинуло Бодекен и подалось в города. Не стоит у них.
– Хэри… э-э, Кейн, – бормочет чародей и неуверенно поднимается на ноги, будто подумывая встать между мною и Орбеком. – Может, не стоит сейчас в это углубляться…
– Что, из-за этого хероплета?
– Э-э, ну…
– Мой отец говорит о тебе, – негромко и с угрозой в голосе заводит Орбек.
– В жопу твоего отца, – предлагаю я и тут же решаю извиниться: – Ой, блин, прости, забыл. Ты же не можешь, да?
Огриллон хватает меня за грудки и одной лапищей отрывает от земли, так что бесполезные мои ходули болтаются в воздухе, а боевым когтем второй потрясает у меня под носом.
– Не стоит, говоришь?
