кровь, значит, грядет казнь вероотступников. Так вот, как раз сегодня у ворот обители мне удалось схватить двух еретиков. Правда, одного из них я освободил, другого же отправил в тюрьму.
На лице королевы промелькнуло удивление, быстро сменившееся тревогой.
— Я вырвал из рук обезумевшей черни и отпустил на свободу одну значительную особу, — сообщил Моревер. — По-моему, вы, мадам, весьма расположены к этому гугеноту… Его имя — граф де Марийяк.
Королева по-прежнему казалась бесстрастной; она равнодушно улыбнулась, делая вид, что ее не слишком интересует доклад Моревера. Но он пришел бы в ужас, если бы узнал, какие чувства бушуют сейчас в душе Екатерины. Она спокойно проговорила:
— Вы правильно сделали, защитив Марийяка. Я покровительствую ему. А как вы поступили со вторым?
— Со вторым… Разрешите, Ваше Величество, напомнить вам о вашем обещании.
— О каком обещании? — изумилась королева.
— Мадам, вы видите отметину на моей щеке… Я обязан сполна отплатить за унижение, которое мне пришлось пережить.
— Да, разумеется, удар кнутом… — задумчиво произнесла Екатерина.
— Вот именно, Ваше Величество! Удар кнутом… И возле обители я наконец поймал того, кто нанес мне это страшное оскорбление!
— Шевалье де Пардальян…
— Да, Ваше Величество!
«Этот Моревер положительно неоценим!» — промелькнуло в голове у Екатерины.
— Позволю себе напомнить Вашему Величеству, что вы дали слово считать этого человека моим пленником, с которым я могу поступить так, как пожелаю.
— А где он? — поинтересовалась королева.
— Под замком в одной из монастырских келий.
— И куда же вы намерены его перевезти?
— В Бастилию… Если на то будет воля Вашего Величества.
— И что вы собираетесь делать с этими Пардальянами?
— В каком смысле «с этими?»
— Так ведь отец, этот старый негодяй, уже заключен в тюрьму Тампль. Его арестовали в особняке маршала де Данвиля. У маршала с ним свои счеты; мне неизвестно, в чем там дело, но Данвиль умолял меня приказать, чтобы старого разбойника отправили в камеру пыток. Маршал желает сам вести дознание. Однако все это мне не слишком нравится: ведь суд не выносил никакого вердикта. Честно говоря, поведение Данвиля меня изумило: допрашивать узников — вовсе не его дело… Видимо, этот Пардальян посвящен в какие-то ужасные тайны…
— Ваше Величество, вам стоит лишь пожелать, и я выпытаю у мерзавца все, что ему известно!
— Но у меня ведь нет никаких оснований ненавидеть старика; это вы затаили против него злобу.
— Но сын этого человека нанес вам в Лувре тяжкое оскорбление.
— По-моему, это вышло случайно. К тому же мы все в долгу перед шевалье: он защитил нашу дорогую кузину Жанну д'Альбре от ярости разбушевавшейся толпы. О несчастная королева Наваррская! Ее кончина стала для нас таким ударом!
Моревер был совершенно сбит с толку…
— Однако я всегда держу слово, — заявила Екатерина, -и передаю вам обоих Пардальянов. Послушайте, зачем нам их разлучать? Если уж отец в Тампле, пусть и сын сидит там же.
Сказав это, королева подписала указ об аресте.
— Ах, мадам, что Тампль, что Бастилия… какая разница! Главное — они у меня в руках, особенно Пардальян-младший.
— Вы говорили, что можете лично допросить их?
— Конечно, Ваше Величество. Это и будет моей местью.
— Что ж, получайте обоих, — улыбнулась королева, вручая Мореверу подписанный документ.
Тот быстро схватил бумагу и согнулся в поклоне.
— Ваше Величество разрешит мне уйти?
— Пока нет, Моревер. Когда вы хотите начать дознание?
— Как можно скорее, мадам. Сразу же после того, как шевалье доставят в Тампль и я вызову палача.
— Но тюремный палач имеет право действовать лишь в присутствии членов суда.
— Я совсем забыл об этом, — растерянно пробормотал Моревер.
— Впрочем, в особых случаях… — усмехнулась королева и, молниеносно черкнув несколько слов, протянула Мореверу еще один документ. Это было распоряжение допросить отца и сына Пардальянов как в обычном порядке, так и с пристрастием. Дознание должно быть проведено в крепости Тампль в субботу двадцать третьего августа, в десять утра.
— Значит, нужно ждать до субботы, — огорчился Моревер.
— Дорогой мой, мне пришлось ждать куда дольше, чем вам… Нынче — воскресенье, так что надо потерпеть каких-нибудь пять дней.
— Извините, Ваше Величество, вы совершенно правы.
— И последнее… Мне бы не хотелось, чтобы в дознание вмешивались посторонние. В камере пыток должны находиться лишь вы, палач и узники! Вам ясно?
— Разумеется, Ваше Величество. Вам не о чем беспокоиться.
— И вы слово в слово передадите мне то, о чем расскажут эти люди?
— Обещаю вам, мадам!
— Прекрасно! Но не забудьте: вы получили Пардальянов в виде благодарности за устранение Колиньи… Ваш приятель ведь поклялся…
— Завтра же утром он отправится в обитель, в домик каноника…
Когда Моревер покинул Екатерину Медичи, щеки его пылали, во рту пересохло, однако сердце переполняла бурная радость.
— Что ж, все постепенно устраивается, — размышляла тем временем королева-мать. — Взывайте к Господу, господин адмирал! Вот только услышит ли он ваши молитвы?.. А что касается этих мерзавцев Пардальянов, то я скоро выясню, почему они так интересуют Данвиля… В тюрьме Тампль по соседству с камерой пыток находится маленькая комнатка, откуда очень удобно наблюдать за ходом допроса.
В часовню заглянула служанка Екатерины, Паола.
— Ваше Величество, в приемной — граф де Марийяк. Он весьма резко разговаривает с Нансеем.
Лицо королевы окаменело.
— Что же нужно нашему милому графу?
— Мне кажется, он хочет, чтобы капитан гвардейцев срочно доложил Вашему Величеству о его приходе.
— Ладно, распорядись, чтобы графа проводили ко мне.
Лицо королевы стало спокойным и осветилось безмятежной улыбкой; на самом же деле Екатерина разволновалась.
«Можно, конечно, немедленно бросить его в темницу, — думала она. — Нет ничего легче… Но что если он откроет тюремщикам мою тайну? Нет, сажать в крепость его не стоит. Нужно немного подождать. Потерпим день-другой… Ведь если я велю прикончить его сейчас, эта идиотка Алиса обязательно поднимет шум… Пока же они оба слушаются меня… Так что не будем спешить… «
В часовню вошел Марийяк, и Екатерина приветливо обратилась к нему:
— Добрый день, любезный граф! Мне передали, что вы желаете меня видеть?..
Екатерина сдвинула в сторону бумаги, лежавшие на столе, и жестом подозвала к себе Марийяка, который стал от волнения белее мела.
— О чем вы хотели побеседовать со мной? — осведомилась королева. — Жаждете убедиться, что к вашему венчанию все подготовлено?
Марийяк опустился на колени.
— Нет, Ваше Величество, — прерывающимся голосом промолвил он, — вы столь милостивы ко мне, что
