утром. Таким образом, в самом Париже и у его стен соберется двадцатипятитысячное войско, во главе которого встанет король.
Гиз даже не пытался скрывать своих чувств: он был потрясен. Почтительно поклонившись королеве (никогда раньше он не кланялся ей так низко), герцог признал свое поражение.
«Сегодня я проиграл!» — подумал он.
Нансей же обратился к Екатерине:
— Мадам, если уж мы обсуждаем военные вопросы, не назначите ли вы начальника дворцового гарнизона? Возможно, вы желаете видеть на этом месте господина де Коссена?
Герцог на миг возликовал: де Коссен, как мы помним, был одним из сторонников Гиза. Однако радовался герцог недолго.
— Король поручил господину де Коссену охранять дом адмирала Колиньи, — объяснила королева. — Пусть там и остается. А здесь командовать будете вы, Нансей. Я вам полностью доверяю.
Нансей опустился на одно колено и пылко воскликнул:
— Моя жизнь принадлежит вам, Ваше Величество!
— Я знаю! Проследите же, чтобы к ночи все аркебузы были заряжены. Выставьте посты у каждой двери. Втащите пушки на стены. Пусть кавалеристы проведут ночь во дворе, в седлах, чтобы в любой момент вступить в схватку с врагом. Короля пусть охраняют четыре сотни швейцарцев. И если кто-нибудь отважится пойти на штурм Лувра, прикажите открыть огонь! Огонь из аркебуз! Огонь из пушек! Убивать любого: бедного и богатого, священника и дворянина, гугенота и католика… Вы меня поняли?
— Прикончу всех! — вскричал Нансей. — Но, мадам, кто же будет охранять вас?
Екатерина поднялась, простерла руки к серебряному распятию и звучным голосом проговорила:
— Мне не нужна охрана — меня защитит Господь!
Когда Нансей удалился, Гиз повернулся к королеве и промолвил дрожащим голосом:
— Мадам, Ваше Величество знает, что я готов оградить от любой опасности и государя, и Святую церковь…
— Не сомневаюсь, герцог. И поверьте: если бы вы сами не избрали себе занятия на эту ночь, я бы поручила охрану Лувра именно вам!
Гиз до крови закусил губу: получалось, что он сам все испортил.
— Мадам, — сказал он, — позвольте теперь представить Вашему Величеству человека, который нанесет завтра ночью решающий удар!
— Где он? — заинтересовалась Екатерина.
Гиз открыл дверь в коридор и поманил рукой— громадного детину с глуповатым лицом, огромными руками, круглыми выпученными светло-голубыми глазами и низким скошенным лбом. Фамилия этого человека была Деановиц, но в те времена слуг обычно именовали по названию тех земель, откуда они были родом. Деановиц пришел во Францию из Богемии, и Гиз дал ему кличку Богемец, а сокращенно — Бем.
Екатерина оглядела великана с показным восторгом. Тот ухмыльнулся и расправил пальцем усы.
— Этой ночью ты должен будешь выполнить одно поручение…
— Да, мадам: убить Антихриста и отсечь ему голову, если на то будет ваша воля.
— Будет! Теперь же ступай и слушайся своего господина.
Великан переминался с ноги на ногу, однако не двинулся с места.
— Бем, ты что, оглох? — удивился герцог.
— Да нет… но, понимаете ли, мне хотелось бы потом уехать с парой-тройкой друзей из Парижа… они меня проводят до Рима. А все городские ворота заперты, сами знаете…
Екатерина села за стол, поспешно черкнула несколько слов, приложила к бумаге королевскую печать и протянула листок Бему. Тот внимательно прочел написанное:
«Пропуск. Действителен на любой заставе Парижа с 23 августа и в течение трех дней. Выпустить из города подателя сего и сопровождающих его лиц. Служба короля».
Гигант свернул документ и спрятал его за пазуху.
— Можешь прихватить и это! — усмехнулась Екатерина, бросая на пол мешочек, полный золотых монет.
Бем нагнулся, поднял кошелек и покинул комнату, считая, что произвел на королеву неизгладимое впечатление.
— Вот это животное! — восхитилась Екатерина. — Завидую вам, герцог, вы умеете выбирать себе слуг… А теперь пойдемте, встретимся с нашими друзьями.
Разговор продолжался до семи часов вечера. Все это время какие-то люди тайком проскальзывали во дворец и выскальзывали на улицу. Несколько раз Екатерина посылала за королем, но Карл играл с гугенотами в мяч и упорно отказывался явиться на зов матери. Может, он надеялся, что без него никто не осмелится принять последнее решение, а может, просто хотел развеяться.
В восемь вечера в особняк Гиза прибыли верные сторонники герцога, уже видевшие в нем короля Франции, — Данвиль и Коссен, Сорбен де Сент-Фуа и Гиталан…
— Господа, — объявил герцог, — нынешней ночью мы поднимемся на защиту истинной веры и Святой церкви. Вам известно, что делать…
В комнате воцарилась гробовая тишина.
— А вот от других наших планов, — вздохнул Гиз, — придется пока отказаться. Королева настороже, господа; докажем же ей, что мы — преданные друзья короля… Нужно выждать! А сейчас вы свободны, господа!
Итак, Генриху де Гизу пришлось остановить заговорщиков. Он был напуган, растерян и разъярен. С девяти до одиннадцати у него побывало несколько приходских священников и командиров городского ополчения; последние являлись группами по десять человек.
Перед каждым десятком Гиз произносил одну и ту же краткую речь:
— Господа, зверь уже в загоне!
— Смерть ему! Смерть! — кричали в ответ гости.
Они расходились, разнося по городу последние распоряжения: подниматься, заслышав набат со всех колоколен; истинным католикам надеть на рукав белую повязку, а кто не успеет обзавестись повязкой — пусть обмотает руку носовым платком.
— Такова воля короля! — снова и снова повторял Гиз.
Он чувствовал, что Екатерина Медичи подчинила его себе и что престол ускользает из его рук. Зато теперь он мог возложить ответственность за происходившее на Карла IX.
К полуночи тяжелая тишина нависла над городом.
Ночь была светла, звезды ярко сияли в летнем небе; спокойствием и величием веяло от прекрасного небосвода… Как же хороша летняя ночь! Какой ясный добрый свет струят звезды на спящий крепким сном Париж!
Глава 29
УДИВЛЕНИЕ МОНЛЮКА; ПРОДОЛЖЕНИЕ АМУРНЫХ ПРИКЛЮЧЕНИЙ ПИПО; ВТОРОЕ БАНКРОТСТВО КАТО
В тот вечер в трех зданиях Парижа — в крепости Тампль, в доме Данвиля на улице Фоссе- Монмартр и, наконец, в трактире «Два болтливых покойника» — происходили весьма странные, хотя и совсем разные события.
В девять вечера в крепость явились две особы с головы до ног закутанные в плащи; их тайно проводили к коменданту. Монлюк уже поджидал Руссотту-Рыжую и Пакетту за столом, уставленным блюдами с едой и бутылями с вином. Чтобы гульнуть от души, комендант на всю ночь отпустил своих слуг. Те, страшно обрадованные, немедленно исчезли.
— А вот и мои цыпочки! — рассмеялся Монлюк, завидев девиц. — Идите сюда, мои крошки, я вас расцелую!
Но Пакетта с Руссоттой не двинулись с места; они важно сняли с себя плащи. Комендант, посмотрев на двух подружек выпучил глаза и раскрыл рот. Проститутки вырядились в атлас и бархат; на шеях — пышные кружевные воротники; талии затянуты в рюмочку, корсажи вырезаны изящным мысом. Пакетта и Руссотта разоделись даже не как богатые горожанки, а как настоящие принцессы. Их наряды дополняло множество украшений: бусы, браслеты, серьги, кольца. Накрашены девицы были тоже как знатные дамы.
