потому что тот, к кому они обращались на самом деле, — убийца — должен понять, что полиция действительно нашла кого-то из тех, кто останавливался в хижине. Бельман не акцентировал слово «один», когда говорил о сотрудниках, но суть была именно в этом. Всего двое, свидетель и обычный следователь. В хижине. Вдали от людей.
— Мы, разумеется, надеемся, что фрекен Пеллер даст нам описание других туристов, бывших в хижине в тот вечер.
Выбор слов они обсудили загодя. Хотели вызвать подозрение, что свидетель способен изобличить убийцу. Вместе с тем, по мнению Харри, нельзя допускать, чтобы то, что свидетеля сопровождает только один следователь, кому-то показалось странным. Краткое вступление «и наконец, пара слов о свидетелях» и снижающее драматический эффект «мы, разумеется, надеемся» призваны были заронить мысль, что полиция пока не рассматривает этого свидетеля как важного и, следовательно, требующего принятия особых мер безопасности.
— А что она видела, как вы думаете? И нельзя ли произнести имя свидетельницы по буквам?
Судя по выговору, это был человек из Ругаланна. Нинни наклонилась к микрофону, чтобы напомнить, что вопросы следует задавать в конце, но Микаэль остановил ее, покачав головой.
— Мы узнаем, что она помнит, когда свидетельница вернется из Ховассхютты, — сказал Бельман и наклонился к микрофону с логотипом NRK. Государственное телерадиовещание. Его принимают по всей стране. — Она едет с одним из самых опытных наших следователей и пробудет там сутки.
Он взглянул на Харри Холе, который стоял в самом конце зала, Харри едва заметно кивнул. Он понял смысл послания. Сутки. Двадцать четыре часа. Блюдо выложено на тарелку и подано к столу. Взгляд Бельмана заскользил дальше. Наткнулся на Пеликаншу. Она одна возражала против их плана, доказывала, что это просто неслыханно и они не имеют права сознательно вводить прессу в заблуждение. Тогда он объявил перерыв и переговорил с ней с глазу на глаз. После чего она присоединилась к большинству. Нинни предложила задавать вопросы. Публика в зале оживилась, Микаэль Бельман расслабился и приготовился давать расплывчатые ответы, используя пригодную во всех случаях формулировку «на данном этапе расследования мы не вправе разглашать эту информацию».
Ноги у него так замерзли, что он их совсем не чувствовал. Как такое возможно? Ведь все остальное тело горело. Он так кричал, что совсем потерял голос, глотка пересохла и превратилась в одну сплошную рану, в которой кровь сгорела и стала красной пылью. Пахло палеными волосами и горелым салом. Печь прожгла фланелевую рубашку насквозь, прожгла спину, и, пока он кричал не переставая, они сплавились воедино. Сам он расплавился, словно оловянный солдатик. Когда он почувствовал, что боль и жар поглощают его сознание и наконец-то он вот-вот впадет в спасительное беспамятство, он неожиданно очнулся. Мужчина вылил на него ведро холодной воды. Боль на секунду отступила, и он вновь разрыдался. Потом услышал, как между спиной и печкой шипит кипящая вода, и боль вернулась с новой силой.
— Еще воды?
Он поднял на него глаза. Мужчина стоял над ним с полным ведром. Туман, застилавший глаза, рассеялся, и пару секунд он видел его совершенно отчетливо. Отсветы пламени в поддувалах печки плясали у него на лице, на лбу блестели капельки пота.
— Все очень просто. Мне нужно узнать только одно: кто это? Кто-то из полиции? Кто-то из тех, кто был той ночью в Ховассхютте?
Он прорыдал:
— Какой ночью?
— Ты знаешь какой. Почти все они сейчас мертвы. Давай.
— Я не знаю. Поверь, я не имею к этому никакого отношения. Воды. Будь так добр. Будь так…
— …добр? Как… добр?
Запах. Запах его плоти, его горящего тела. Он сумел выдавить из себя лишь сиплый шепот:
— Там был… только я.
Вкрадчивый смех.
— Здорово. Надеешься заставить меня поверить, будто готов сказать все, лишь бы боль стала меньше. Поверить, что ты не в состоянии выкашлять имя полицейского, с которым ты связан. Но я знаю, ты способен вытерпеть больше. Ведь ты из выносливых.
— Шарлотта…
Мужчина замахнулся кочергой. Он даже не почувствовал удара. Лишь на секунду, восхитительно долгую секунду, свет померк у него перед глазами. А потом эта адская боль вновь поглотила его.
— Она мертва! — прорычал мужчина. — Придумай что-нибудь получше!
— Я имел в виду ту, другую, — сказал он и попытался заставить мозги работать. Он же помнил это, у него была хорошая память, почему же она подводит его сейчас? Неужели он и вправду настолько плох? — Она австралийка.
— Врешь!
Он почувствовал, что в глазах снова все поплыло. Новый холодный душ. Короткое просветление.
Голос:
— Кто? Как?
— Убей меня! Пощади! Я… ты же знаешь, я и не думаю никого защищать. Господи Исусе, зачем это мне?
— Ничего я не знаю.
— Так почему же ты не хочешь просто убить меня? Я убил ее. Слышишь? Сделай это! Отомсти!
Мужчина отставил в сторону ведро, плюхнулся в кресло, наклонился, упершись локтями в подлокотники, а подбородком — в скрещенные кулаки, и медленно ответил. Как будто не слышал того, что он ему говорил, а думал о чем-то совсем другом:
— Знаешь, я столько лет мечтал об этом. И сейчас, когда мы здесь… я надеялся, что это будет… вкуснее.
И он еще раз ударил его кочергой. Потом склонил голову набок и посмотрел на него. С кислой, недовольной миной воткнул кочергу ему в бок, будто пробуя.
— Может, мне просто фантазии не хватает? Может, этому блюду недостает приправы?
Что-то заставило его обернуться. Звук радио. Слишком тихий. Мужчина подошел поближе и прибавил громкость. Новости. Где-то в обширном помещении звучали голоса. Ховассхютта. Свидетельница. Следственный эксперимент. Он настолько замерз, что вообще не чувствовал ног. Закрыл глаза и снова стал молиться своему богу. Он уже не просил избавить его от боли. Молил о прощении, о том, чтобы кровь Иисуса искупила все его грехи, чтобы груз того, что он совершил, лег на чужие плечи. Он лишил жизни. Да. Он сделал это. И просил, чтобы ему дали омыться в крови прощения. А потом умереть.
Часть пятая
Глава 56
Чертов свет. Даже в темных очках глаза жгло нестерпимо. Все равно что сидеть в океане бриллиантов: лихорадочно сверкающий свет, солнце светит на снег, а снег — на солнце. Харри пересел подальше от окна, хотя и знал, что снаружи квадратики оконного стекла выглядят как черные непроницаемые зеркала. Он взглянул на часы. Они прибыли в Ховассхютту ночью. Юсси Колкка устроился в хижине вместе с Харри и Кайей, остальные зарылись в снег двумя группами по четыре человека, каждая на своем конце долины, их разделяло примерно три километра.
Чтобы забросить наживку, они выбрали Ховассхютту. По трем причинам. Во-первых, потому что этого
