Клодина поняла смысл этого восклицания. Оно, по-видимому, не слишком оскорбило ее.
– Я выведала намерения короля Генриха. Если он станет королем Франции, монмартрское аббатство и его аббатиса не получат от этого ни богатств, ни привилегий. И тогда...
– Прекрасно, сударыня, и этот довод мне совершенно понятен. А посему я согласен стать вашим посланником. Теперь прошу вас ввести меня в суть дела.
– В нескольких словах вот она: речь идет о манифесте Генриха III, который признает Филиппа своим единственным наследником... Принцесса везет королю Испании этот документ, господин де Пардальян должен завладеть им, действуя в пользу Генриха Наваррского, а вы должны предупредить Фаусту, помочь ей и защитить ее... Это приводит меня к мысли, что вам была бы полезна помощь нескольких надежных шпаг.
– Я тоже думал об этом, – сказал Бюсси, улыбаясь. – Стало быть, я отправлюсь в путь и постараюсь подобрать себе нескольких спутников покрепче. Что я должен буду сказать принцессе от вашего имени?
– Просто-напросто, что к ней вас послала я и что я по-прежнему буду ей верной служанкой.
– И это все, сударыня?
– Это все, господин Бюсси-Леклерк.
– В таком случае я прощаюсь с вами, – сказал Бюсси с поклоном.
Когда занялся день, Бюсси-Леклерк уже мчался рысью по Орлеанской дороге. В пути он размышлял: «Бюсси, вы были одним из столпов Лиги... одной из самых надежных опор герцогов де Гиза и де Майенна... одним из самых деятельных и самых влиятельных людей королевства... комендантом Бастилии, на каковом посту вы сумели сколотить недурное состояние... Вы напрямую переписывались с главными министрами Филиппа, вы одним из первых прознали о притязаниях этого монарха на французский трон и поддержали их... Короче говоря, вы были фигурой, с которой следовало считаться.»
– Будь я трижды проклят!.. – вдруг воскликнул он. – Клянусь рогами Вельзевула! Вот теперь еще и ветер против меня и пытается сорвать с меня плащ!.. Пусть чума унесет господина Борея[1] и его проклятых подручных!.. Этот мерзавец ветер, наверное, хочет, чтобы тот, кем я уже перестал быть, оказался узнанным каким-нибудь сторонником Лиги или даже богомерзким гугенотом, пропади они все пропадом!.. Хм... А между тем мне вовсе не улыбается быть узнанным! Справившись с плащом и закутавшись в него, он продолжал:
– Ага!.. Вот так-то будет лучше... Итак, я остановился на том, что я был важным лицом... А теперь?.. Что я теперь? Разнесчастный человек! Сколько невзгод обрушилось на бедного Леклерка! Пришлось расстаться с должностью коменданта Бастилии, поспешно бежать из Парижа, прятаться, таиться по каким-то щелям! И это мне, славному Бюсси! А впереди – перспектива быть повешенным, если я попаду в руки Майенна, и быть четвертованным, если меня схватит Беарнец!
Наступила пауза, затем горькие размышления продолжились:
– Повешен!.. Четвертован!.. До чего же много во французском языке противных слов!.. Повешен! Четвертован!.. Раньше я и не замечал, как эти два слова угрюмы и тошнотворны... Да, недаром говорят, что учиться никогда не поздно!.. Ну так что же, Бюсси, что предпочитаешь? Казнь через повешение или четвертование?.. Хм!.. Если память мне не изменяет, у последнего виденного мною повешенного язык вывалился изо рта на добрый аршин... Это было отвратительно!.. У последнего же четвертованного, которого я видел, руки-ноги буквально расшвыряло во все четыре стороны... Да, да, как сейчас вижу – остались только туловище и голова... Значит, если меня, Бюсси, четвертуют, то я обращусь в безрукий и безногий обрубок? Фи... Но клянусь папскими потрохами, я вовсе не хочу быть пугалом для птиц!.. А раз так, то решено – я не буду ни повешен, ни четвертован!
В этот момент его лошадь взбрыкнула; он ее пожурил, затем ласково потрепал по холке, и плавное течение его мыслей возобновилось.
– Итак, что касается политики, тут у меня крушение полное... Правда, может послужить утешением то, что я спас часть своего состояния, благо у меня хватило ума укрыть ее. Это все-таки кое-что, но этого мало. И вот именно в тот момент, когда все рушится, когда у меня нет другого выбора, кроме как скрыться за границей и жить там в безвестности и забвении, – именно в этот момент появляется славная, чудная, замечательная аббатиса – да осыплет ее Небо всеми милостями! – и возвращает меня к жизни, подарив мне возможность обеспечить себе блестящее положение при Филиппе – ведь не буду же я настолько наивен, чтобы связать свою судьбу с Фаустой, нет, клянусь преисподней! Бюсси всегда напрямую обращался к самому Господу, а не к Его святым. Сверх того, эта аббатиса, святая женщина, даст мне средство отомстить Пардальяну!.. Столько везения сразу! Если я не окажусь глупцом, мне одним махом будут обеспечены и карьера, и состояние... Не хвастаясь, скажу – все признавали, что голова Бюсси-Леклерка варит так же хорошо, как крепка его рука... Мне осталось лишь нанять несколько мерзавцев себе в подмогу, ну да невелика важность, по дороге я всегда найду что-нибудь подходящее...
Глава 8
ТРОЕ СТАРЫХ ЗНАКОМЫХ
На обочине разбитой ухабистой дороги стоял одинокий постоялый двор, являя миру свое ветхое крыльцо. Вид этой затерянной в глуши развалюхи был столь притягателен, что любой прилично одетый путник, проходя мимо, заметно ускорял шаги.
Но вот неведомо откуда появились какие-то люди. Их было трое, все они были молоды – старшему едва ли лет двадцать пять. Но что за вид у них был! Оборванный, помятый, потертый. И однако же в их манере носить плащ, в непринужденности их осанки и изысканности жестов сквозила природная элегантность, вовсе не свойственная заурядным бродягам.
Они в нерешительности остановились у крыльца.
– Что за разбойничий притон! – пробормотал самый молодой.
Двое других пожали плечами; старший сказал:
– Ну и привереда этот Монсери!
– Клянусь честью, – воскликнул средний, – мы падаем от усталости, наши желудки урчат от голода, так не будем же слишком разборчивыми – впрочем, наши средства нам этого и не позволяют! – войдем и, за неимением ничего другого, хоть отдохнем.
