такой поездки.
Водитель был из местных, из бурят. У него был огромный живот, огромная, не вмещающаяся в автомобильное кресло задница и очень толстое лицо. Где именно на этом лице располагаются узенькие глаза, определить можно было только приблизительно.
Ехать из города до дацана предстояло около часа. Дорога была пустая. Над степью лежал плотный туман. Как белые ночи в Петербурге, этот туман является особенностью местного климата. В морозные дни в Прибайкалье замерзающая в воздухе влага не позволяет увидеть что-либо дальше десяти метров от носа.
Сопки на горизонте. Миллионы тонн снега. Больше ничего. Может быть, именно так выглядела бы земля, если бы Господь решил не заселять ее людьми. Я опустил взгляд с сопок на дорогу. Из-под многометровых сугробов виднелся плакат Kodak-film.
По дороге водитель рассказал мне пару расистских анекдотов про бурят. Довольно смешных. Вдоль дороги иногда мелькали группки местных коров. Животные заросли густой рыжей шерстью и напоминали скорее рогатых медведей.
Машина была ужасающе старая. Ни один индикатор на приборном щитке не работал. Двери закрывались только с третьей попытки и все равно дребезжали во время езды.
Кресло подо мной было настолько продавленным, что колени располагались гораздо выше плеч. Водитель умудрялся выжимать из своего драндулета больше ста километров в час.
У входа в дацан продавались буддийские сувениры и козье молоко. Увидев меня, продавцы заволновались:
— Есть амулеты для защиты автомобиля! Очень сильные! А вот четочки! Хотите четочки? С человеческими черепами?
Я был первым и, скорее всего, последним за сегодня посетителем. Четочки с черепами стоили меньше $1. Любой сувенир здесь стоил меньше $1. Я все равно не стал ничего покупать.
Перед деревянными воротами, ведущими внутрь буддийской святыни, лежали свежие коровьи какашки. Ворота были деревянные, резные. Очень красивые. Вокруг бегали бездомные собаки.
За воротами располагался целый монашеский городок. Пара десятков кирпичных зданий, несколько деревянных, несколько юрт. Над каждой дверью — надпись по-тибетски. Перед некоторыми строениями стояли маньчжурские дракончики.
В прошлом году в монастыре проходило шумное торжество. По особым сверхъестественным знамениям удалось отыскать тело последнего дореволюционного настоятеля дацана. За несколько десятилетий тело совсем не разложилось, а лишь чуточку ссохлось.
«Чудо!» — шептали пораженные буряты. Усопший настоятель был с почестями похоронен на территории монастыря.
Возле его могилы несколько бурят под руки вели совсем древнюю бабушку с палочкой. Дойдя до надгробия, бабушка начала целовать цементную ступу. Сопровождающие почтительно замерли. Температура воздуха зашкаливала за 35 градусов мороза.
Вдоль тропинки, ведущей к главному храму, стояли молитвенные барабаны. Одно вращение заменяет десять тысяч повторений мантры. Барабаны были засыпаны снегом. В ветви деревьев были вплетены разноцветные ленточки.
Шагая по тропинке, я разглядывал толстого бритого ламу в бордовом монашеском плаще. Лама тщательно мыл шампунем свою дорогую машину.
Главное богослужебное здание монастыря было деревянным. Оно называлось «Колесо Учения, приносящее счастье и исполненное радости». Крыльцо перед залом было скрипучее. Пол покрашен зеленым, а колонны красным. На фоне ослепительного снега выглядело это очень галлюциногенно.
Я открыл дверь и шагнул внутрь. Зал был огромным. Колонны внутри были обернуты пестрыми полотнищами. Бесконечные ряды скамеек для лам и прихожан. С потолка свешиваются флаги.
Я сделал шаг вперед. Ко мне тут же подскочил здоровенный лама. Стоп! Все неправильно! В знак почтения к богам местного буддизма мне следовало не ломить прямо, а свернуть налево и сперва сделать круг по залу.
К богам местного буддизма я не испытывал ни малейшего почтения. Но все равно сделал как велено.
Дальняя стена в зале была застекленная. По ту сторону стекла были выставлены тысячи… тысячи тысяч статуй богов. Некоторые выглядели так, будто действительно отлиты из золота.
Я поразглядывал статую симпатичной богини. Изображена она была голой. Во всех подробностях. Скользнув взглядом по… ну, вы поняли… я удивленно задрал брови. ОТТУДА, из складок кожи, на меня смотрел глаз. Взгляд был пристальный. Смутившись, я отошел.
Посреди зала стоял трон. Вернее, не трон, а такое мягкое сиденье с несколькими желтыми подушками. Подпись гласила, что занять его может только Далай-лама XIV. Иногда он приезжает к бурятским единоверцам.
Возле входа в зал я видел факс с поздравлениями от Далай-ламы. Рядом висела телеграмма от президента Путина. Оба поздравляли монахов с Белым месяцем — буддийским Новым годом.
Справа от ламского трона бурятка в дорогой шубе прикладывала ладони ко лбу и кланялась. Рядом с ней кланялась девочка. Ей было лет семь.
Мама делала все торжественно, с серьезным лицом. А дочке было смешно. Она прятала улыбку, торопилась и, докланявшись положенное число раз, убежала за дверь.
Почитав перед поездкой в дацан путеводитель, я выяснил, что службы здесь проводятся рано утром. Монахов созывают на них, трубя в дудочку, сделанную из берцовой кости шестнадцатилетней девушки. Хозяйка кости умерла почти столетие назад. Теперь отполированный фрагмент ее ноги красиво отделан серебром.
Я сел на скамейку и попробовал записать все, что вижу, в блокнот. Тот же здоровенный лама опять подскочил и громким басом поинтересовался:
— Вы по какому вопросу?
— По личному.
— Что пишем? Ну-ка, дай-ка посмотрю.
Я довольно вежливо ответил, что не его собачье дело, что мы тут пишем, и лучше бы он следил за пожарной безопасностью, а то вон рядом со свечками у его бога с зеленой харей одежда уже дымится.
Стоящие у дверей прихожане начали подтягиваться поближе, прислушиваться к нашей беседе. Двое монголов встали у меня с боков. Наклонили головы лбами вперед.
Плюнув, так ничего и не записав, я вышел из дацана вон.
Хорошо рассматривать буддийские монастыри в приключенческих киношках про Тибет. Но самому оказаться под этими необитаемыми небесами?..
Огромная, мрачная, едва заселенная территория. Ночь мироздания. Край, где богов, как крыс, созывают игрой на дудочке, сделанной из человеческой кости. И люди, верящие в то, во что невозможно верить.
Азия и так вызывала у меня депрессию. А после посещения местных святынь депрессия превратилась почти в истерику. Я ощущал себя так, словно остался последним христианином на свете.
Я вернулся в гостиницу. Нужно было успокоиться. Я стал вспоминать.
С чего я взял, будто остался один? В Улан-Удэ есть христиане. Здесь есть даже сестры-доминиканки. Правда, их всего три, но они уже здесь, они работают: кормят бездомных и выводят вшей у монгольских беспризорников.
Католического храма в Бурятии пока нет, зато по соседству, в Монголии, есть. Можно сесть на автобус, и всего через сутки я могу попасть на нормальную мессу. Говорят, приход там довольно большой: больше сорока человек.
Да что там Монголия! Всего в четырех часах лету отсюда, на Камчатке, живет мой знакомый священник, отец Себастьян.
Родом он из Индии. Он рассказывал, что чиновница из ОВИРа специально проверяла: отец Себастьян является первым за всю историю полуострова гражданином Индии, доехавшим до этих мест.
Дом отца Себастьяна в Петропавловске я искал долго. Оказалось, что дом расположен на холме и к дверям ведет очень извилистая тропинка. Я решил срезать угол, но как только сошел с тропинки, то ухнул в
