снег сразу по грудь. Причем, это был не предел: земли ногами я не чувствовал и медленно погружался все глубже.
Вроде бы очень привычное занятие: ходьба. Но не на Камчатке. На Камчатке ходьба — это опасный спорт. Что говорить про езду на диких горных автобусах?
На стене дома было написано:
Дом был самый обычный, наполовину деревянный, состоящий из шестнадцати квартир. Внизу, в парадной, дровяной складик. На дверях висят допотопные почтовые ящики.
Адрес католического прихода в Петропавловске я узнал через десятые руки. Я не был уверен, что адрес правильный. Поднимаясь по скрипучей деревянной лестнице, я представлял, как удивятся граждане, если я позвоню им в дверь и спрошу: не здесь ли находится церковь?
Над дверью нужной квартиры висел гипсовый рельеф. Опознать сюжет я не смог. Но уверенности, что адрес правильный, прибавилось.
Дверь мне открыл невысокий смуглый мужчина. Да, это адрес прихода. Нет, по утрам мессы не служатся, только вечером. Да, сам он священник. Нет, я его не оторвал, мы можем поболтать.
Сперва мы разговаривали просто стоя в прихожей. Потом я все-таки разулся, прошел на кухню, и отец Себастьян напоил меня индийским кофе. Над столом висела карта мира с надписью: «Вначале сотворил Бог небо и землю». Отыскать на этой карте точку, в которой я находился, было почти невозможно.
Русский язык батюшки был очень плох. Мы все-таки сползли на английский. Рядом с кофеваркой лежала книжка «Доктор Айболит» — именно по ней священник практиковался в языке и уверял, что месяца через три овладеет русским в необходимом объеме.
На тот день у меня была запланирована поездка на военном катере по Авачинской бухте. Я плюнул и никуда не пошел. До темноты разговаривал со священником, а в полседьмого мы пошли в часовню, где отец Себастьян служит мессы.
На самом деле «часовня» — это очень старый деревянный дом, висящий над склоном холма. Всего одна лавина — и местным католикам (всем восьмерым местным католикам) придется искать новое место для своих встреч.
Через двухметровые сугробы к дверям была протоптана узенькая тропинка. В помещении, где идут службы, на стене висело большое деревянное распятие.
Нас было всего двое: священник и я в качестве единственного прихожанина.
На протяжении своей жизни я участвовал во множестве богослужений. Самых разных. В том числе очень странных. Но никогда еще я не был единственным прихожанином.
Нас было двое в этой пустой, скрипящей деревянной коробке… Вернее, трое. Я, смуглый человек из Индии, которого я называл «отец», и Тот, Кто пообещал, что где двое или трое соберутся ради Него, там и Он будет с ними…
(Им было страшно идти сквозь ночь. Им на лица давила мгла. Но камень, который был выброшен прочь, оказался главою угла.)
А если не хочется лететь на восток, можно двинуть на запад. Говоря точнее, на юго-запад. В Среднюю Азию.
Там, всего в трех часах лету от Бурятии, среди песков живут братья-францисканцы. Согласно местной легенде, их церковь стоит на том месте, где некогда жил библейский пророк Иов, которого мусульмане чтут под именем Айюб.
Едва приехав в Самарканд, я, помню, купил себе туристическую карту. Что именно на ней изображено, понять я так и не смог.
Во-первых, узбекские названия улиц были нанесены на карту латиницей. Во-вторых, эти названия не имели ничего общего с тем, как улицы назывались на самом деле. А в-третьих, никакого отношения к реальности не имели и контуры улиц: то есть там, где, судя по карте, должен был начинаться большой проспект, я видел просто пустырь, а там, где проспект должен был кончаться, он наоборот вдруг возникал.
Полумесяцы на карте отмечали местонахождение мечетей, звезда Давида — расположение синагоги, а крестами были отмечены церкви.
Никакой синагоги в Самарканде не было и в помине. Большая часть мечетей давно развалилась от времени. А понять, что скрывается за крестами (занимающими на карте сразу по два квартала), было сложно.
В воскресенье с утра я отправился искать католическую церковь. Надежды на то, что я ее найду, не было никакой.
Карта уверяла, что церковь где-то рядом, но никакой церкви видно не было. Побродив по клаустрофобическим улочкам, я уперся в здание, более или менее похожее на храм. На здании висела вывеска «БИБЛИОТЕКА». Я зашел внутрь.
В абсолютно пустом помещении не было ни единой книжки. Зато на полу, на коврике сидели мужчины в тюбетейках и пили чай. Вряд ли это были библиотекари.
Я спросил:
— Это церковь?
Мужчины помолчали. Потом начали испуганно переглядываться.
— Я спрашиваю: раньше здесь была церковь, да?
В вопросе мужчинам почудился подвох.
— Слушай, мы тут не трогали ничего! Чего тут было раньше, не знаем. Клянусь, не трогали, веришь? Нам тут сидеть разрешили. Но если ты против, мы уйдем.
Я вышел из библиотеки на пыльную улицу… жаркую и пыльную улицу… самую жаркую улицу в мире, вдобавок насквозь пропитанную пылью.
Здесь, на границе пустыни Кызылкум, нет церквей. Я понял это очень отчетливо. Здесь есть сорокаградусная жара и ослики, пасущиеся в тени развалившихся домов. Церквей нет.
Однако, сделав несколько шагов и подняв голову, я увидел ее. Из-за глинобитных хижин торчал шпиль, увенчанный крестом. Здесь есть церковь. Даже здесь есть моя церковь.
Ерунда, что внутри самаркандского храма сидели всего четыре человека, причем двое из четырех — нищие, забредшие переждать жару. Ничего, что азиатские власти строжайшим образом запретили молодым миссионерам даже заговаривать о том, что может быть расценено как религиозная пропаганда.
Они уже здесь. Значит, здесь и Тот, о Ком они, несмотря на запреты, все-таки говорят своим прихожанам. Кого они любят… и Кто сильнее жизни любит нас всех.
(И когда нам кричали, что мы слабы, что прекраснее победы — бой, мы знали, что лучший способ борьбы — повернуться второй щекой.)
Куда бы я ни приехал, я знаю: здесь есть братья. Люди, живущие затем же, зачем и я.
Из моей купчинской квартиры до ближайшего храма ехать почти час, и иногда я забываю, что моя церковь есть везде. Зато оказавшись в песках Кызылкума… или на Филиппинских островах… на Чукотке, в ленивой Финляндии, в сибирской тайге, на берегу Тихого океана… оказавшись в таких местах, я тут же вспоминаю: слово «католическая» буквально переводится как «вселенская».
Та, которая есть везде.
Как известно, христианство родилось в Азии, а до Америки добралось относительно недавно. Между тем в Новом Свете сегодня христианами считают себя девяносто два процента населения… а в Азии — только два.
Дремучая, бесконечная часть света… вернее, тьмы. Люди, никогда не слышавшие о том, что их рабство отменено. И всего несколько священников. Всего несколько небогатых храмов с деревянными распятиями на пустых стенах.
На всю Восточную Сибирь наберется от силы три тысячи католиков. Двадцать в Улан-Удэ. Восемь на Камчатке. Приблизительно сто в Магадане.
Думаете, это мало? Между прочим, Господь соглашался помиловать Содом ради трех праведников, да только в Содоме трех не нашлось. А здесь — сразу в тысячу раз больше. Значит, все хорошо.
