брошен. Пусть Эспиноза посылает Монтальте и Сфондрато в Рим плести интриги ради избрания такого папы, который будет относиться благосклонно к его политике; я останусь здесь и со временем наверняка достигну высот там».
Как раз в тот момент, когда она приняла это решение, Эспиноза спросил ее:
– А вы, сударыня, что намереваетесь делать? Как бы высоко ни был вознесен Эспиноза – князь церкви, великий инквизитор Испании, бесцеремонность, с какой он позволял себе интересоваться ее планами на будущее, невольно задела ее. И потому, не желая в присутствии короля показаться рассерженной, она приняла чрезвычайно холодный вид и в свою очередь спросила:
– О чем это вы?
Эспиноза был не из тех людей, кого может привести в замешательство такая малость. Ничуть не изменяя своему неколебимому спокойствию, словно не почувствовав скрытого раздражения Фаусты, он ответил:
– Я о преемнике папы Сикста V.
– Но что мне до него? – произнесла принцесса с блистательно равнодушным видом. – Боже мой, да с какой стати меня может интересовать этот преемник?
Эспиноза устремил на нее сверкающий взор и медленно и даже как-то угрожающе заговорил:
– Разве вы не пытались осуществить некий замысел, провал которого привел к тому, что вам вынесли смертный приговор? Разве в течение долгих месяцев вы не были пленницей того, кто одержал над вами победу и кто, как вам только что объявили, недавно умер? Разве момент не кажется вам благоприятным и вас не искушает мысль вернуться к планам, от которых вам пришлось на какое-то время отказаться?
– Я понимаю вас, кардинал. Успокойтесь, эти планы больше не существуют для меня. Я по собственной воле отрекаюсь от них. Преемник Сикста, кем бы он ни оказался, не увидит меня на своем пути.
– Значит, сударыня, эта смерть ничего не меняет в наших договоренностях? У вас нет намерения вернуться обратно в Италию, в Рим?
– Нет, кардинал. Я собираюсь остаться здесь.
И, повернувшись к Филиппу II – он, казалось, был целиком поглощен корридой, однако не упускал ни слова из этого разговора, – Фауста добавила:
– Если только король не прогонит меня. Филипп удивленно посмотрел на нее.
Не дав ему времени вставить хотя бы слово, Эспиноза ответил вместо него:
– Король не прогонит вас, сударыня. Разве вы не являетесь самым ярким светилом его двора? Король, как и самый скромный из его подданных, не сможет обойтись без солнца, которое согревает и освещает нас. Вы и есть это солнце. И потому, смею вас заверить, его величество оставит вас подле себя так долго, как будет возможно. Отныне нам не обойтись без вашего лучезарного присутствия!
Произнеся эти слова, сопровождаемые многозначительным взглядом в сторону короля, с тем обескураживающим спокойствием, что никогда не покидало его, Эспиноза вышел из королевской ложи.
Самое опытное ухо не различило бы ни малейшей иронии или угрозы в речах великого инквизитора, внешне звучавших как самая изысканная любезность.
Однако Фаусту это не ввело в заблуждение, и, холодным взором следя за высоким силуэтом великого инквизитора, перед которым всякий склонялся и пятился назад, она думала, едва заметно улыбаясь:
«Ступай! Ступай и отдай приказ, чтобы меня держали в Севилье пленницей до тех пор, пока преемником Сикста не будет назначен папа, избранный тобой! Сам того не подозревая, ты ведешь мою игру и ты и дальше пойдешь по указанному мною пути и избавишь меня от Монтальте и Сфондрато».
Тем временем король, предупрежденный взглядом Эспинозы, воскликнул с самым любезным видом:
– Как, сударыня! Неужто вы помышляете о том, чтобы покинуть нас?
– Напротив, сир, я выразила намерение продлить свое пребывание при испанском дворе. Правда, я добавила: если только ваше величество не прогонит меня.
– Прогнать вас! Клянусь Святой Троицей, вы не можете так думать! Господин кардинал очень верно сказал вам только что: мы больше не сможем обходиться без вас. Думается, если ваше присутствие не будет украшать нашу страну, солнце покажется нам холодным и блеклым, а цветы – потерявшими свой цвет и аромат. Мы намереваемся оставить вас здесь как можно дольше. Хотите вы того, сударыня, или нет, но вы – наша пленница. Однако успокойтесь: мы сделаем все, что от нас зависит, дабы этот плен не стал вам в тягость.
– Ваше величество слишком добры ко мне! – проникновенно сказала Фауста.
Про себя же она подумала:
«Пленница? Ну что ж, король, пусть будет так! Если все станет развиваться в соответствии с моими желаниями, вскоре настанет твой черед быть моим пленником».
Тем временем, без особых происшествий закончился второй бой, и множество слуг, в чьи обязанности входила уборка арены, хлопотливо занимались своим делом. Наступил, так сказать, антракт, после которого ожидался третий бой – бой Тореро.
Этот поединок был истинным гвоздем праздника. Все ждали его – большинство с нетерпением, но кое- кто и с тревогой…
Простонародье делилось на зрителей двух сортов. Во-первых, те, для кого бой являлся захватывающим зрелищем, кого он мог увлечь до самозабвения.
Таких было большинство, и это были настоящие зрители; они ни о чем не подозревали, не догадывались о том, что должно было здесь произойти, и стремились лишь получше все увидеть и насладиться блестящим искусством Тореро. Все они являлись страстными поклонниками этого человека, и его холодная неустрашимость приводила их в восторг.
Кроме того, здесь находились и те, кому было что-то известно – они или входили в тайное общество,
