Варену, ответил буквально следующее: «Король представляет Бога на земле. Следовательно, служить королю означает служить Богу. К тому же, в глазах Верховного Судьи значение имеет не сам поступок, а то, с какими намерениями он совершен. « Итак, никакого греха на мне нет.
Улестив, таким образом, совесть, она поднялась на второй этаж, прихватив один из все еще горевших факелов и связку ключей, валявшихся на полу. Оказавшись в небольшой молельне, где Бертиль принимала Генриха IV, она без колебаний направилась к маленькому секретеру черного дерева.
Торопясь и тем самым мешая себе, она все же открыла его и извлекла шкатулку, спрятанную в глубине одного из ящиков. Возвратившись затем в спальню, старуха подтолкнула стол поближе к окну и резким движением вывалила на него содержимое шкатулки.
У нее вырвался возглас разочарования. Денег не было — одни только бумаги. И еще скверный футляр белого металла, не стоивший, конечно, даже четырех су.
Схватив эту коробочку, она потрясла ее. Внутри что-то звякнуло. Поспешно вскрыв футляр, она увидела свернутый в трубочку документ и маленькое железное колечко. Пренебрежительно отложив это дешевенькое украшение, она развернула бумагу. Текст был написан на иностранном языке. Убедившись, что она не понимает ни единого слова, госпожа Колин Коль убрала документ и колечко в футляр, закрыла его и машинально сунула в карман юбки.
Первая находка ничего ей не дала, и она обратилась к бумагам, взяв самый большой свиток. Этот был, по крайней мере, написан по-французски. Она стала читать — очень медленно и с натугой, ибо была не слишком грамотной. Однако же ей удалось добраться до конца документа и вполне понять его содержание.
Это был рассказ о трагической судьбе Бланш де Сожи, и предназначался он ребенку, который еще не родился. Грустная история очень взволновала старую мегеру, и, завершив чтение, она стала напряженно размышлять.
— Значит, нашу мадемуазель зовут Бертиль де Сожи! У нее замок недалеко от Шартра… Она дочь короля! Знал ли об этом король? Быть может, да, быть может, нет… Ясно одно: с матерью он обошелся… не самым любезным образом. Очень важная тайна! С такой тайной можно добиться целого состояния… или же виселицы с крепкой веревкой! Ох-хо-хо! Надо сильно подумать, прежде чем влезать в такое дело… А лучше вообще об этом забыть! Но если Бертиль дочь короля, то, полагаю, он был бы не прочь узнать, что с нею сталось… Много с этого не возьмешь, зато мне не будет грозить петля или тюрьма до конца дней.
Положив свиток в шкатулку, она стала пролистывать бумаги наудачу. Ей попались документы на иностранном языке, а затем еще один, на французском — бросив на него взгляд, она вытаращила глаза, а сердце ее бешено забилось.
Свечи догорели, и она почти ничего не видела. Поискав глазами другой источник света, она вдруг заметила, что уже рассвело. Поднявшись, она широко распахнула окно, и солнечные лучи широким потоком хлынули в спальню. Она вновь села, взяла в свои дрожащие руки бумагу и стала внимательно ее перечитывать.
Это было письмо, датированное 1592 годом и адресованное матери Бертиль. Отрывок из него, чрезвычайно взволновавший старую мегеру, гласил следующее:
«Любимая, я часто рассказывал Вам о необыкновенном человеке, которого зовут шевалье де Пардальян.
Вы знаете, что он был моим врагом… он ранил меня на поединке [19], но затем стал ухаживать за мной, словно брат.
С другой стороны, Вам известно, какую глубокую и почтительную привязанность я всегда питал к моей всемилостивейшей повелительнице, принцессе Фаусте.
Фауста, побежденная Пардальяном, отпустила нас и удалилась в край солнца и любви — блистательную Италию. Однако перед отъездом наша повелительница по-королевски вознаградила тех, кто верно служил ей. Именно благодаря ее щедрости я сумел купить имение Вобрен по соседству с Сожи и обрел несказанное счастье встретить Вас… и полюбить.
Я беспредельно предан той, что стала моей благодетельницей. Равным образом, нет границ моей преданности и тому, кто был сначала для меня великодушным врагом, а затем превратился, в дорогого мне друга.
И вот представился случай выразить им обоим признательность, переполняющую мое сердце.
Эти бумаги, которые я Вам посылаю, ибо не надеюсь сохранить в безопасности у себя, имеют величайшую ценность: в них содержится указание на загадочное мест. о, где моя повелительница спрятала баснословные сокровища.
Вот история этого сокровища и одновременно повествование о том, как получил я на хранение бумаги, беречь которые для меня — священный долг чести.
Моей возлюбленной повелительницы больше нет на свете! Ее убили. Сокровище, спрятанное для себя, она завещала ребенку, рожденному от Пардальяна. Мирти, верная камеристка Фаусты, должна была заменить ему мать, погибшую, увы, во цвете лет и в тот момент, когда могла восторжествовать над своими врагами! Ребенок же был похищен!
Мирти, зная о моей непоколебимой верности нашей повелительнице, приехала ко мне в Вобрен. Она поведала мне о рождении ребенка и о существовании сокровища, что прежде не было мне известно. Она же передала мне эти бумаги, по которым их владелец может отыскать клад, одновременно предупредив, что враги Фаусты вкупе с наследниками жаждут завладеть сокрытыми ею богатствами.
Привязанность Мирти к госпоже доходила до фанатизма, и больше всего она желала воссоединиться с нею в смерти. Но на свет появился ребенок; ради него она согласилась жить. На этого мальчика она перенесла обожание и любовь, которые испытывала к матери… и вот его похитили у нее! Нежная и преданная Мирти не могла пережить такого удара. Она приняла яд и умерла в моем доме. Я приказал предать ее земле по христианскому обряду, и это только что было совершено.
Ужасающее, непоправимое несчастье! Бедная девушка в своем отчаянии слишком поспешно осуществила роковое намерение, ибо вскоре могла бы вновь прижать к сердцу обожаемого ребенка: я, вероятно, сумел бы его ей вернуть, поскольку догадываюсь, кто виновен в похищении.
Некоторое время назад я повстречал в Париже одного флорентийца, известного под именем Саэтта. Это наемный убийца, браво, мастер темных делишек и человек, способный на все — за исключением добра. Этот Саэтта затаил какую-то обиду на нашу повелительницу; мерзавец вполне мог решиться на месть матери через ребенка. Возможно, я ошибаюсь, но никто не разубедит меня, что за этим браво надо установить наблюдение, и тогда, быть может, удастся отыскать ребенка. К несчастью, впав в отчаяние после долгих и безнадежных поисков, Мирти приняла яд еще до приезда ко мне.
Поскольку ребенок исчез, а мать его и Мирти мертвы, я считаю, что бумаги по праву должны перейти к отцу — шевалье де Пардальяну. Этот человек, можете мне поверить, сумеет защитить собственность своего сына от любых попыток присвоить ее. Именно ему передам я документы, когда узнаю, где он.
Теперь, когда Вам стала известна ценность этих бумаг, я уверен, что Вы будете хранить их со всем тщанием — тем более, что на карту поставлена моя честь. Если они потеряются или попадут в чужие руки, я сочту себя опозоренным навеки и не переживу этого. «
Далее следовали признания в любви, не имевшие никакого значения для почтенной матроны, ибо ее интересовало только сокровище. Письмо заканчивалось следующими словами:
«Несмотря ни на что, я. продолжаю надеяться, что любовью своей и преданностью заставлю Вас изменить необъяснимое и жестокое решение разорвать нашу помолвку. Все мечты мои связаны только с нашим союзом, и, если он не состоится, жизнь станет для. меня невыносимым бременем. Итак, остаюсь Вашим женихом — любящим, почтительным и… очень несчастным.
Луиджи Капелло, граф де Вобрен»
Перечитав это послание много раз, словно желая затвердить наизусть историю, возбудившую ее алчность, госпожа Колин Коль, с горящими глазами и пылающим лицом, воскликнула:
— Сокровище! Баснословные богатства, говорится в письме! Сколько же там может быть? Сто тысяч экю? Миллион? Или даже больше? Если бы я сумела… если бы поняла, о каких указаниях идет речь, то все досталось бы мне!
Внезапно она пригорюнилась и произнесла с безысходной тоской:
— Экая я дура! Письмо написано семнадцать лет назад! Этого сокровища давно уже нет в потайном
