Саэтта отправился к Новому мосту, справедливо полагая, что Кончини непременно должен будет пройти здесь. Затерявшись в толпе, он глазел на уличных торговцев, как. и подобает убежденному бездельнику, но на самом деле внимательнейшим образом следил за каждым, кто появлялся на мосту. Время от времени его дурное настроение прорывалось в проклятиях по адресу Кончини, вздумавшему помешать осуществлению его мести.
Наконец около четырех часов он увидел того, кого поджидал с таким нетерпением. Первым его движением было немедленно броситься на улицу Ра. Но он был по-своему честный малый. Причин подозревать Леонору у него не было, и он искренне полагал, что она ради него пошла на обман супруга. Поэтому он сказал:
— Минутку. Торопливостью можно скомпрометировать синьору. Время у меня есть, поскольку дом останется пустым на всю ночь. Что до Жеана, то пусть потерпит еще пару часов. Подождем до шести.
Приняв такое решение, он, дабы избежать всяческих искушений, вернулся назад и зашел в кабачок поблизости от церкви Сен-Жермен-л'Оксеруа, где и заказал бутылку старого вина.
К шести часам бутылка опустела. Он поднялся и вышел на улицу. Признательность его к Леоноре была настолько велика, что он даже заставил себя идти непривычно медленным шагом, хотя нетерпение сжигало его.
Он повернул ключ в скважине дрожащей рукой. Не потому, что боялся. Мы знаем, что он был храбр. И не потому, что опасался за успех своего предприятия. Он был полон решимости уничтожить любого, кто сделал бы попытку помешать освобождению Жеана.
В дрожь его приводила мысль о Леоноре. Он прекрасно понимал, что она нисколько не преувеличивает, говоря, что рискует жизнью ради него, Саэтты. Он твердо намеревался вырвать Жеана из когтей Кончини, но ни за что на свете не желал подвести ту, что по доброй воле стала его союзницей в этом деле. У него были свои понятия о чести, хоть это и может показаться странным.
Итак, он открыл входную дверь с трепетом, но тут же успокоился. Дом был совершенно пуст. Он сразу направился в подвал. Ключ торчал в скважине, как и сказала Леонора. Впрочем, в истинности ее слов он ни на секунду не усомнился.
Уверенный в успехе, он действовал теперь спокойно и методично. Сходил на кухню и, взяв лампу, зажег ее, а затем спустился вниз по каменной лестнице в форме спирали.
Открыв дверь слева, он оказался в узком коридорчике. В него выходили четыре двери — тяжелые, массивные, заложенные на прочные засовы. Удовлетворенно улыбнувшись, он пробурчал:
— Все идет как нельзя лучше. Ведь мой славный Жеан уже начал подозревать меня. Надеюсь, теперь он вновь уверится в моей отцовской любви!
Он открыл первую дверь. Ржавые засовы заскрежетали. Осветив камеру лампой, он убедился, что там пусто.
— Прекрасно! — сказал он. — Здесь его нет. Посмотрим дальше.
Тут он с удивлением подумал, что скрежет засова мог бы пробудить и мертвого. Почему, в таком случае, Жеан не подает никаких признаков жизни? Поразмыслив, он нашел разумное объяснение:
— Черт возьми! Он, верно, думает, что это явились его прикончить, и, естественно, затаился. А вот я, открыв дверь, рискую нарваться на удар, который прямиком отправит меня в мир иной, чтобы я собственными глазами убедился, настолько ли он хорош, как говорят. Corpo di Cristo! Клянусь телом Христовым! Я не хочу умереть прежде Жеана!
Дабы избежать неприятной встречи с клинком, он завопил во все горло:
— Эй! Жеан, сынок! Это я! Саэтта! Где ты?
И он открыл вторую дверь. Никого.
Ощущая смутную тревогу, он поторопился осмотреть две оставшиеся камеры, продолжая громко звать Жеана.
Во всех четырех было пусто.
— Так, так, — проворчал растерянный Саэтта, — уж не ошибся ли я? Это действительно здесь?
Он внимательно оглядел коридор. Других дверей, кроме этих четырех, не было. Не было и никаких мест, куда мог бы спрятаться человек. Приходилось смириться с очевидностью. Жеан исчез.
Саэтта все же обошел одну за другой все четыре камеры — они были совершенно одинаковыми, без всякой мебели или даже охапки соломы.
В одной из камер его внимание привлек маленький белый квадратик на коричневых плитах пола. Он осветил его лампой. Это был листок бумаги. Подняв его, он машинально, не придавая этому никакого значения, стал читать, не без удивления отметив:
— Смотри-ка! Написано по-итальянски!
Однако чем дальше он читал, тем заметнее становилось его волнение. У него задрожали руки, а глаза вспыхнули от радости. Закончив, он вскричал:
— Пусть меня дьявол подцепит на вилы, если я ожидал найти здесь что-либо подобное!
Надо полагать, находка имела для него необыкновенное значение, ибо он совершенно забыл о Жеане и погрузился в глубокое раздумье.
Наконец он, свернув листок вчетверо, засунул его в карман и довольно улыбнулся. Теперь можно было вновь заняться поисками Жеана. Он обшарил дом снизу доверху, но вскоре убедился в безуспешности своих трудов. Жеана нигде не было, иначе он бы его нашел.
Помня распоряжения Леоноры, он позаботился о том, чтобы не оставить следов своего пребывания: положил на место лампу, запер все двери, оставил ключ в скважине и вышел на улицу -очень недовольный, мрачный и озабоченный.
Когда он повернул на улицу Бюшри, какая-то тень отделилась от дома, стоящего напротив, и тихонько последовала за ним.
Глава 28
ГРЕНГАЙ ПРИЗЫВАЕТ НА ПОМОЩЬ ШЕВАЛЬЕ ДЕ ПАРДАЛЬЯНА
Кончини, провожая супругу, оставил дверь кабинета полуоткрытой. Так как он бросил плащ и шпагу на стуле, то непременно должен был за ними вернуться.
Едва он вышел из этого кабинета, где, будучи абсолютно уверен, что никто его не подслушивает, совершенно свободно говорил о самых ужасных замыслах, из-за тяжелой бархатной портьеры, затканной золотом, появился какой-то человек.
С полным спокойствием и с изумительной непринужденностью, словно бы у себя дома, человек этот запер на два оборота ключа дверь, скрытую портьерой, а ключ положил себе в карман.
Взглянув на стул, где лежали шпага и плащ хозяина дома, он повернулся, посмотрел на полуоткрытую дверь и с улыбкой пробормотал:
— Он вернется сюда. Прекрасно.
Подойдя к полуотворенной двери, он выглянул и увидел Кончини, застывшего у выхода на улицу, после чего спокойно отошел в глубь кабинета.
Дверь открывалась вовнутрь. Незнакомец встал сбоку, чтобы створка прикрыла его, когда войдет Кончини. Тут он заметил, что шпага и плащ, лежащие справа, также окажутся скрытыми от глаз входящего. На лице его появилась гримаса отвращения, и он сказал себе:
— Я не желаю, чтобы этот негодяй принял меня за такого же убийцу, как он сам.
С этими словами он перенес шпагу с плащом налево — так, чтобы Кончини мог сразу увидеть их, войдя в кабинет. Сам же вновь поместился за створкой двери.
Человеком, что столь непринужденно чувствовал себя в чужом доме, был шевалье де Пардальян. Как он здесь оказался? Это нам предстоит объяснить. Но прежде мы должны обратиться к известным нам троим храбрецам, верным товарищам Жеана.
Каркань, Эскаргас и Гренгай, расставшись со своим вожаком у Бычьего дворца, направились к Сен- Эсташ.
Мы знаем, что благодаря щедрости Кончини кошельки у них были набиты золотом. Владея таким богатством, они вполне могли утолить голод и жажду даже в столь поздний час и невзирая на все запреты полиции.
Итак, с улицы Фур они свернули на улицу Гренель и подошли к улице Сент-Оноре со стороны церкви. Здесь перед ними предстал позорный столб. Миновав его с вполне понятным омерзением, они устремились
