нет. Галигаи была не из тех женщин, что хвастают зря. Ее категоричное утверждение должно было быть правдой. Но он не сразу повел молодого человека на улицу Фур, поскольку видел, что тому надо восстановить силы.
Благодаря изобилию изысканных вин и роскошных яств Жеан, так сказать, воскрес, и шевалье, оставив Гренгая и Карканя мирно переваривать великолепный ужин, предложил Жеану (который, разумеется, не заставил себя упрашивать) нанести визит Бертиль.
По пути Пардальян, деликатный, как женщина, сделал все возможное, чтобы подготовить своего спутника к тяжкому удару.
В резиденции герцога д'Андильи они узнали от мажордома, что Бертиль еще утром покинула дом. Уловив выразительный взгляд Пардальяна, достойный слуга поторопился прибавить:
— Монсеньор и вы сами, господин шевалье, приказали нам приглядывать за этой девушкой, однако же не велели удерживать ее здесь против воли.
— Значит, девушка покинула дом добровольно?
— Да, господин шевалье. Поэтому мы и не волновались. На мои почтительные вопросы она мне ответила, что ей надо отлучиться. Непременно надо — таковы были ее собственные слова. Более того, ее не будет всего несколько часов, сказала она, так что тревожиться не стоит. Не имея никаких предписаний на этот счет, я должен был склониться перед столь ясно выраженной волей.
Оставим Пардальяна и Жеана расспрашивать людей герцога, в чьих лучших намерениях нельзя было усомниться, и объясним читателю, что же здесь произошло.
Утром, почти в тот же час, когда епископ Люсонский пришел к Кончини, в Бычий дворец постучалась некая старуха, заявив, что хотела бы поговорить с мадемуазель де Сожи. Мажордом довольно грубо ответил, что не знает такой особы, и стал выпроваживать назойливую посетительницу.
Случаю было угодно, чтобы Бертиль из своей комнаты услышала имя «Сожи»; старуха выкрикивала его во все горло, словно предвидя, что за этим последует. Фамилию эту — так по крайней мере считала девушка — знали только пять человек: король, Жеан, Пардальян (который был ей известен как граф де Маржанси) и, наконец, герцог и герцогиня д'Андильи. Однако никого из этих пяти в тот момент не было в доме. Бертиль поэтому решила, что старуха имеет поручение от кого-то из пятерых. Король наверняка полагал, что она на улице Арбр-Сек. Стало быть, это была не его посланница. Кроме того, король прислал бы свитского дворянина или кого-нибудь из своих офицеров. Это не могли быть и герцог с герцогиней, ибо они накануне уехали в свое имение и собирались вернуться в Париж на следующий же день. Итак, весть исходила от Жеана или графа де Маржанси. Разумеется, она в первую очередь подумала о Жеане, и сердце ее тревожно забилось. А старуха вопила именно то, что не могло не взволновать Бертиль:
— Если вы меня не допустите к благородной даме, случится большое несчастье, за которое вы будете отвечать.
И тут же прибавляла слезливым голосом:
— Мой добрый господин, взгляните на меня. Скажите, чего вы боитесь? Ведь я одной ногой стою в могиле!
Беспокойство Бертиль удвоилось, и она без дальнейших колебаний велела впустить старуху. Мажордом счел свой долг выполненным. Он получил приказ и не отвечал за его последствия. Кроме того, старуха была права: какое зло могла причинить дряхлая женщина с трясущейся головой и опирающаяся на клюку? Вдобавок никто не давал мажордому распоряжения обращаться с девушкой как с пленницей, что он и подчеркнул позже, давая объяснения Пардальяну.
Итак, посланница вошла в комнату Бертиль, и та смерила ее быстрым, оценивающим взглядом. Это была очень старая женщина, маленького роста, толстая, в крестьянском платье — изношенном и заплатанном, но безупречно чистом. Лицо у нее было добродушное, улыбчивое, располагающее к себе. Человек более искушенный, чем юная девушка, быть может, различил бы притаившееся в глазах нежданной гостьи коварство, но Бертиль видела лишь то, что сразу бросалось в глаза, а во внешности старухи не было ничего настораживающего.
— Кто вас прислал, голубушка? — спросила она живо.
— Дворянин, с которым случилось несчастье. Речь идет о его жизни, — ответила старуха.
— Жеан Храбрый? — вскричала Бертиль, встревожившись и страшно побледнев.
— Мне такого имени не называли, — сказала старуха, потупясь. — Мне говорили о шевалье де Пар… давай… деван… дальян… Пардальян, вот как.
Бертиль вздрогнула. За Жеана она перестала беспокоиться, зато имя Пардальяна, для нее неожиданное и произнесенное столь внезапно, заинтриговало ее в высшей степени.
— Так это господин де Пардальян вас прислал? — спросила она удивленно. — Но я его не знаю.
— Ну как же! — сказала старуха уверенно. — Это тот самый дворянин, что привел вас сюда прошлой ночью. По крайней мере, он мне так сказал.
— Как? — воскликнула Бертиль в недоумении. — Но меня привел сюда не господин де Пардальян, а граф де Маржанси.
— Верно! — радостно крикнула старуха, пристукнув клюкой по паркету. — Шевалье де Пардальян — это и есть граф де Маржанси. Он мне это говорил, да только в моей памяти, красавица, все имена путаются.
Некоторое сомнение закралось в душу девушки. Она быстро позвонила в колокольчик, и тут же появилась миловидная горничная.
— Скажите, — небрежно спросила Бертиль, — знают ли в этом доме господина шевалье де Пардальяна?
— Конечно, — ответила горничная. — Это он привел вас сюда, мадемуазель.
— Итак, граф де Маржанси?..
— …и есть шевалье де Пардальян, — с улыбкой закончила горничная. — Это его причуда. Кажется, он предпочитает это имя другим.
Бертиль, поблагодарив горничную улыбкой, отпустила ее.
— Так значит, — произнесла она взволнованно, — вас прислал этот храбрый дворянин? И вы говорите, он ранен? Серьезно ли? Скажите мне скорее. Ничего не скрывайте.
Но теперь уже старуха проявила недоверчивость и осмотрительность.
— Погодите! — сказала она. — Прежде я должна увериться, что вы и есть та самая особа, кого разыскивает этот человек. Я должна вам задать два вопроса… Извините меня, прекрасная госпожа, я поступаю так, как мне приказали.
— Посмотрим, что это за вопросы, — согласилась Бертиль.
— Вы ли дочь женщины, которая некогда была невестой графа де… Проклятая память! Графа де Во… Во… Вобрен! Вспомнила!
— Это я, — сказала Бертиль без колебаний.
— Есть ли у вас бумаги, которые касаются шевалье де Пардальяна и его сына?
— Какие бумаги? — спросила, вновь насторожившись, Бертиль.
— Ах Господи, я не знаю. Мне ничего не объяснили. Сказали только: «Бумаги, которые касаются меня и моего сына». Я просто повторяю…
— В самом деле — да, у меня есть бумаги, которые интересуют господина Пардальяна и его сына.
— Тогда, — сказала старуха с удовлетворением, — вы действительно та, кого я ищу… и я вам расскажу все как на духу. Повторю, как смогу, слова этого благородного дворянина. Кажется, он был другом графа, жениха вашей матери. Вот так. И этот благородный дворянин намеревался расспросить вас о бумагах. Но всего час назад он упал с лошади и проломил себе череп! Очень хорошо. То есть, я хотела сказать: какое несчастье!
Следует отметить, что если у Бертиль и были подозрения, то теперь они окончательно развеялись. Все сказанное посланницей вполне согласовывалось с реальными фактами.
Ведь она не говорила о бумагах ни одной живой душе и поэтому имела право считать, что никто в мире не знает об их существовании. Кроме, разумеется, того человека, которому они предназначались. Очевидно этим человеком был шевалье де Пардальян. Так предположила Бертиль и немедленно уверила себя, что не ошиблась.
Почему шевалье, зная о документах, не явился раньше? Ответ был очевиден: она сама таила свое имя.
